Доска объявлений О сайте Свежие новости Новости наших игр Гостевая Доски объявлений январь 2011 декабрь 2010 ноябрь 2010 октябрь 2010 сентябрь 2010 август 2010 июль 2010 июнь 2010 май 2010 апрель 2010 февраль 2010 февраль 2010 Январь 2010 Ноябрь 2009 Ноябрь 2009 Октябрь 2009 Сентябрь 2009 Август 2009 Июль 2009 Июнь 2009 Май 2009 Апрель 2009 Первый квартал 2009 Поступления за 2008 год

На правах рекламы

Курсовики, рефераты

Новости сайта Монастыри и храмы Северо-запада


28.02.2011 На сайт "Мирской Петербург" добавлен альбом Санкт-Петербург. Малая Конюшенная улица. Памятник Гоголю на Невском проспекте

Гоголь

Когда началось строительство Казанского собора, Богородице-Рождественская церковь была разобрана, а улица в 1790-е годы в связи с решением Комиссии о Санкт-Петербургском строении, переименована и названа в согласии с Большой Конюшенной улицей, проходившей параллельно и Конюшенной площадью. Квартал между Малой и Большой Конюшенными улицами, каналом Грибоедова и Шведским переулком занимает комплекс зданий Придворного конюшенного ведомства (неоднократно перестраивался). В доме 4/2 жили писатели В.М. Саянов, В.Я. Шишков, О.Д. Форш, поэт В.А. Рождественский, драматург Е.Л. Шварц, М.М. Зощенко (в его квартире устроен мемориальный музей).

В советское время, в 1918 году Малая Конюшенная улица была переименована в улицу Софьи Перовской; в церкви Святой Екатерины был устроен спортивный зал (1936 г.).

В демократическое время, 4 октября 1992 года улице вернули историческое название, а 2 сентября 1996 года - превратили в первую в Санкт-Петербурге пешеходную зону. Проект разрабатывал главный художник города Феликс Романовский. На Малой Конюшенной пешеходной зоне установлены электронные часы с барометром, показывающие время, день недели и год, а также температуру воздуха и атмосферное давление. Большую часть бывшей лютеранской церкви занимает с 1991 года шведское консульство.

Альбом "Санкт-Петербург. Малая Конюшенная улица. Памятник Гоголю на Невском проспекте"


Новости сайта Литература и жизнь


28.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Ключевский

B.О. Ключевский. Ф.И. Буслаев как преподаватель и исследователь

Ключевский Василий Осипович (1841 - 1911). Российский историк, академик (1900 г.), почетный академик (1908 г.) Петербургской Академии Наук.

B.О. Ключевский пишет: "Тридцать пять лет назад, когда я начал в Московском университете слушать Буслаева, положение дела было совсем иное. Большая часть того, что он повторял в аудитории из печатного, была недавно напечатана им же самим. Многое, что он сообщал своей аудитории, студент узнавал раньше читателя. Буслаев был не посредник между своей аудиторией и литературой своего предмета, а первый поставщик той и другой. Ученикам его часто приходилось первым усваивать его идеи, новые факты, приемы их изучения и потом проводить их в преподавании, частной беседе, даже в литературе. Но всякий ученик Буслаева по роду своих дальнейших занятий может с достаточной полнотой и глубиной оценить его как ученого, взвесить его значение в той науке, которой посвящена была его ученая деятельность. Но в личных воспоминаниях каждого о том, как он учился у Буслаева, могут найтись черты, впечатления и замечания, которые пригодятся для изображения того, как усвоялись и распространялись ученые взгляды Буслаева, как они отражались в преподавании и литературе, словом, может оказаться пригодный материал хотя не для истории самой науки, то по крайней мере, для истории русского просвещения..."

В.О. Ключевский. Ф.И. Буслаев как преподаватель и исследователь


Ф.И. Буслаев. Из дополнений к "Моим воспоминаниям" Римская вилла кн. З.А. Волконской

Буслаев

Федор Иванович Буслаев (1818-1897) русский филолог, языковед, фольклорист, литературовед, историк искусства, академик Петербургской Академии наук (1860).

Ф.И. Буслаев пишет: "Переношусь с своими воспоминаниями в Рим, чтобы в подробности познакомить вас с римскою виллою княгини Зинаиды Александровны Волконской. Мне давно хотелось заняться этим предметом, но за недосугом я не мог тогда же исполнить своего намерения. В виду современного разрушения старых построек "вечного города" и сооружения новых, можно опасаться за судьбу и виллы княгини Волконской. С весны 1875 года я уже не посещал Рима и не знаю, существует ли еще эта прекрасная вилла и не стерли ли ее с лица земли нынешние неугомонные перестройщики и вместе с тем разрушители "вечного города". Если ее уже нет совсем, или она попорчена до неузнаваемости, то мое описание получит цену исторического свидетельства о небольшом клочке римской почвы, который внес наш национальный элемент в историю "вечного города".

Увлекаясь разнообразием множества крупных интересов, путешественники, посещающие Рим, вовсе не обращали внимания на виллу княгини Волконской. Даже пресловутый указатель Бедекера говорит об этой вилле в немногих словах и в неточных выражениях, которые занесены в указатель, по-видимому, с тою только целью, чтобы путешественник не терял времени на посещение этой виллы..."

Ф.И. Буслаев. Из дополнений к "Моим воспоминаниям" Римская вилла кн. З.А. Волконской


Ф.И. Буслаев. Трехдневное празднование во Флоренции шестисотлетнего юбилея Данта Аллигиери

Ф.И. Буслаев пишкт: "В этой главе предложу свое чтение, сказанное в Обществе Любителей Российской Словесности, в мае 1865 года, о трехдневном праздновании шестисотлетнего юбилея дня рождения Данта Аллигиери. По счастью, я провел во Флоренции целые два месяца в 1864 году и имел случай в самом средоточии юбилея воспользоваться всевозможными документами, журналами, газетами и другими пособиями по этому предмету. Из Флоренции я послал в "Русский Вестник" обстоятельную статью о приготовлениях всей Италии к предстоящему юбилею, и по возвращении в Москву, в следующем 1865 году, в самый день юбилея, рассказал членам Общества Любителей Российской Словесности, что именно происходит во Флоренции в то самое время, когда мы все собрались в московском заседании.

"С нынешнего дня, т.е. со 2 мая, по новому стилю с 14 мая, открывается во Флоренции трехдневное празднование шестисотлетнего юбилея дня рождения Данта Аллигиери. В программе этого празднования, составленной учрежденною для этого предмета комиссиею, означены следующие подробности, дающие дантовскому юбилею характер общеитальянского национального дела.

Средоточием празднества назначается площадь св. Креста, находящаяся перед храмом того же имени, который, будучи украшен произведениями искусства с XIV столетия до наших времен и надгробными памятниками Микель-Анджело, Галилея, Альфиери, самого Данта, есть вместе и усыпальница великих людей Италии, и художественный Пантеон итальянских знаменитостей. Обширная площадь св. Креста пользуется популярностью еще с XIII столетия, когда на ней произошло знаменитое революционное движение, давшее флорентийской республике новое устройство согласно с ее демократическим характером, и прославившее громкими подвигами историю своего отечества. На этой-то площади в день дантовского празднества будет открыт национальный памятник Данту: это колоссальная статуя великого поэта, изваянная скульптором Энрико Пацци: в широко драпированной тоге, с своею поэмою в руке, великий поэт медленно ступает, будто в этот день своего шестисотлетнего юбилея входит в родной город, из которого до сих пор находился в изгнании, сохраняя свои кости в далекой Равенне. Вся площадь богато украшена фестонами из лавровых ветвей и цветов и декоративною живописью, сюжеты которой заимствованы из жизни Данте..."

Ф.И. Буслаев. Трехдневное празднование во Флоренции шестисотлетнего юбилея Данта Аллигиери



26.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Амфитеатров

А.В. Амфитеатров. Н.К. Михайловский (После сороковин)

Александр Валентинович Амфитеатров (1862 - 1938) - популярный русский журналист, фельетонист, прозаик, литературный и театральный критик, драматург.

А.В. Амфитеатров пишет: "Позвольте мне в сороковой день памяти Н.К. Михайловского обратить к имени его строки, - может быть, нескладные, но искренние, - которые были набросаны мною, когда вдали от Петербурга я получил первое известие об его смерти. Они остались, - как любят выражаться русские журналисты, - "в моем портфеле", хотя портфелей у них, обыкновенно, не имеется, - потому что - я боялся - тогда они представили бы собою запоздалый некролог, повторение в догонку слов и мыслей, которые успеют раньше меня сказать собратья по перу, географически более близкие к праху покойного публициста. Но, пересматривая эту заметку, я нахожу в ней кое-какие слова, которые остались недоговоренными, и мне хочется включить их хоть теперь в широкую гармонию гремящего в обществе поминального гимна.

...Смерть Николая Константиновича Михайловского - потеря невознаградимая и для литературы, и для общества. Быстрою, спешною заметкою я, конечно, не берусь не только исчерпать, но даже подробно наметить сложное значение покойного в русской общественной жизни последних трех десятилетий. Отошел в вечность бесспорный вождь и глава всей прогрессивной русской журналистики и последний сильный пророк позитивизма, приявший дух и знамя его от старших богатырей шестидесятых годов. Со знаменем этим Михайловский бодро стоял "на славном посту" над прахом отошедших в вечность старших товарищей. Общественные бури истрепали гордое, честное знамя в клочки, но Михайловский ни на миг не выпустил древка из рук, ни на пядь не отступил с давней, буйными боями завоеванной позиции. Пусть иные новые течения, стремясь вперед, пошли быстрее и обогнали Михайловского, - пусть для многих он слыл уже либеральным старовером! Иначе и быть не могло, и не должно быть: в том и прогресс, чтобы созревающие поколения опережали и исправляли поколения, созревшие и снимаемые временем с общественной полосы, как полный колос!.. Но и в самых спешных, самых передовых течениях не было и нет ни одного человека, который время от времени не оглядывался бы назад - посмотреть с тревожною любовью, как стоит на своем месте, будто незыблемая скала над потоком, старый, стойкий знаменосец, как колышется под встречным ветром над его седою головою старое, многострадальное, яркое знамя. Этот сорок с лишком лет непоколебимый флаг был маяком для отставших, куда им плыть, вдогонку века, а опередившие ценили в нем отправную точку, от которой они самостоятельно поплыли к новым берегам. И вот - уже не на кого оглянуться: опустел славный пост, рухнул старый знаменосец! Покройте же заслуженным знаменем гроб его и, по слову поэта, не сыпьте цветов на его могилу, а положите меч, потому что умер храбрый боец за человечество!.."

А.В. Амфитеатров. Н.К. Михайловский (После сороковин)


А.В. Амфитеатров. Шлиссельбуржцы

А.В. Амфитеатров пишет: "В "Киевской мысли" появилась статья г. Л. Войтоловского "Шлиссельбургское последействие", написанная на основании записок бывших шлиссельбургских узников М. Фроленко и М. Новорусского о выходе их на свободу. Статья г. Войтоловского, воспевающая величие коллективного инстинкта, пользуется трагическим примером шлиссельбуржцев для показания, как изоляция личности от коллектива толпы приводит даже "богатые и тонко одаренные натуры" к "оскоплению души". Не нахожу вообще удобным выставлять еще живых и здравствующих шлиссельбургских мучеников перед толпою в качестве субъектов, в которых будто бы "смерть коллективного инстинкта опустошила сознание". Но сверх того, обобщение в этом смысле, которое делает г. Л. Войтоловский, глубоко несправедливо.

Г.Л. Войтоловский награждает группу шлиссельбуржцев такими качествами, как "духовное отупение", "оскопление души", "самооскопление", "духовное банкротство" и т.п. Лишь ценою принижения интеллекта будто бы они "приобретали возможность вынести столь долгое отсутствие импульсов к жизни". Таким образом, уцелевших шлиссельбуржцев г. Войтоловский с точки зрения коллективного инстинкта считает как бы вторым сортом. Первый, в котором "требования коллективного инстинкта оказались сильнее способности самоуничтожения", погиб в самоубийствах, сумасшествии либо "умышленно шел под расстрел шлиссельбургских сторожей". И "лишь немногие (по мнению г. Войтоловского), наиболее счастливо одаренные организации, которые инстинктивно чувствовали эту опасность духовного банкротства, искали спасения в недрах своего собственного мозга"..."

А.В. Амфитеатров. Шлиссельбуржцы


А.В. Амфитеатров. Сергей Андреевич Муромцев

А.В. Амфитеатров пишет: "Я не был поклонником С.А. Муромцева. Политический идеал его, выработанный наследием шестидесятых годов, кажется, при свете социалистических зорь XX века, узким, ограниченным и устарелым. В московском университете восьмидесятых годов я был слушателем Муромцева. Читал он дельно, но скучно, и огромный труд его, холодное и сухое "Гражданское право древнего Рима", - кирпич неудобоваримый. Вообще, Муромцев больше обаял аудиторию прекрасною, истинно римскою наружностью и таковою же выдержкою, чем римским правом. Уважали его очень и побаивались как строгого экзаменатора. Любви к нему - такой, как к А.И. Чупрову, М.М. Ковалевскому, В.О. Ключевскому, - не было.

Отчего же теперь так грустно было мне узнать о внезапной и сравнительно ранней смерти этого - с полным убеждением пишу это слово - замечательного человека? ..."

А.В. Амфитеатров. Сергей Андреевич Муромцев


А.В. Амфитеатров. Александр Иванович Чупров (Очерк второй)

А.В. Амфитеатров пишет: "И охватили меня ужас и великая скорбь, каких не испытывал я именно с того тяжелого чеховского дня. Ведь - дело шло о человеке, ближайшем мне и родственно, и духовно. Я знал Александра Ивановича Чупрова все 45 лет моей жизни, потому что он даже мой крестный отец. Я любил и уважал его как одну из самых великих и светлых душ, сиявших на моем пестром горизонте житейском, - как "дядю, учителя и друга", которому я только что посвятил своих "Восьмидесятников". Посвятил символически-любовно и с глубоким убеждением, потому что А.И. Чупров был яркою, нежною, милою луною печальной нашей московской восьмидесятной ночи. О как немного было их, этих лун, и как становилось темно, когда они угасали!

Телеграмма не говорила о смерти, хотя чувствовалось, что - умер старик! Зачем бы иначе сейчас, когда Александр Иванович столько лет живет за границей на покое и в полузабвении, потребовался экстренно спешный фельетон о нем? Но - хотелось схватиться за соломинку какой-нибудь надежды. Быть может, забытый было и неожиданно празднуемый юбилей? внезапное публичное выступление? нашумевшая статья? новый ученый труд, сделавший переворот в науке?.. Рассудок говорит, что - нет, просто - смерть. И в то же время я чувствовал, что не в силах я ни строки написать об А.И. Чупрове - до тех пор, пока не буду знать наверное, что с ним. Я был убежден, что он умер, но возможность собирать мысли и воспоминания о нем, как уже о мертвом, казалась мне невероятною и оскорбительною: точно приходилось писать некролог живому другу! Я послал телеграмму в Мюнхен сыну А.И. Чупрова: "Все ли благополучно?" Трагический ответ не заставил себя ждать: "Отец умер внезапно, в воскресенье; похороны в Москве; тело отправлено вчера; я выезжаю сегодня..." Consmnmatum est! ..."

А.В. Амфитеатров. Александр Иванович Чупров (Очерк второй)



25.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Платонов

С.Ф Платонов. Иван Грозный

Платонов, Сергей Фёдорович (1860 - 1933) русский историк, академик Российской академии наук (1920).

С.Ф Платонов пишет: "Для подробного обзора всего того, что написано о Грозном историками и поэтами, потребна целая книга. От "Истории Российской" князя Михаилы Щербатого (1789 г.) до труда Р.Ю. Виппера "Иван Грозный" (1922 г.) понимание Грозного и его эпохи пережило ряд этапов и пришло к существенному успеху. Можно сказать, что этот успех - одна из блестящих страниц в истории нашей науки, одна из решительных побед научного метода. Автор надеется, что последующие строки достаточно раскроют эту мысль.

Главная трудность изучения эпохи Грозного и его личного характера и значения не в том, что данная эпоха и ее центральное лицо сложны, а в том, что для этого изучения очень мало материала. Бури Смутного времени и знаменитый пожар Москвы 1626 года истребили московские архивы и вообще бумажную старину настолько, что события XVI века приходится изучать по случайным остаткам и обрывкам материала. Люди, не посвященные в условия исторической работы, вероятно, удивятся, если им сказать, что биография Грозного невозможна, что о нем самом мы знаем чрезвычайно мало. Биографии и характеристики Петра Великого и его отца Алексея возможны потому, что от этих интересных людей остались их рукописи: деловые бумаги, заметки, переписка, словом - их архив. От Грозного ничего такого не дошло. Мы не знаем его почерка не имеем ни клочка бумаги, им самим написанного. Все старания известного археографа Н.П. Лихачева найти такой клочок и определить хотя бы строчку автографа Грозного не привели ни к чему..."

С.Ф Платонов. Иван Грозный


С.Ф Платонов. Царь Алексей Михайлович

С.Ф Платонов пишет: "Далеко ушло то время, когда наши ученые и публицисты считали XVII век в русской истории временем спокойной косности и объясняли необходимость Петровской реформы мертвящим застоем московской жизни. Теперь мы уже знаем, что эта московская жизнь в XVII веке била сердитым ключом и создавала горячих бойцов как за старые, колеблемые ходом истории идеалы, так и за новый уклад жизни. Боевые фигуры протопопа Аввакума и Никона более знакомы нам, чем тихие образы преподобного Дионисия и "милостиваго мужа" Федора Михайловича Ртищева; но и последние, как первые, отдали свою энергию на поиски новых начал жизни для того, чтобы ими осветить и облагородить серую московскую действительность. Явись среди взбаламученного московского общества середины XVII века такой культурный вождь, каким был Петр Великий, - культурный перелом в Московской Руси мог бы обозначиться раньше, чем это произошло на самом деле. Но такого вождя не явилось. Напротив, во главе Московского государства стоял тогда любопытный и приятный, но более благородный, чем практически полезный правитель. Иначе не можем определить знаменитого царя Алексея Михайловича.

Не такова натура была у царя Алексея Михайловича, чтобы, проникнувшись одной какой-нибудь идеей, он мог энергично осуществлять эту идею, страстно бороться, преодолевать неудачи, всего себя отдать практической деятельности, как отдал себя Петр. Сын и отец совсем несходны по характеру: в царе Алексее не было той инициативы, какая отличала характер Петра. Стремление Петра всякую мысль претворять в дело совсем чуждо личности Алексея Михайловича, мирной и созерцательной. Боевая, железная натура Петра вполне противоположна живой, но мягкой натуре его отца..."

С.Ф Платонов. Царь Алексей Михайлович


С.Ф Платонов. Петр Великий. Личность и деятельность

С.Ф Платонов пишет: "...Для того, чтобы писать эту книжку, я беру перо в те самые дни, когда исполняется двести лет с момента последней болезни и смерти Петра Великого. За это долгое время в различных поколениях русских людей не один раз менялось представление о личности Петра и слагались весьма разнообразные оценки его деятельности. Удивительно, однако, что в наши годы, когда историческая наука достигла уже некоторых точных и бесспорных выводов в изучении так называемой "эпохи Петровских преобразований", в русской беллетристике, с полной свободой от науки, прежний "образ великого преобразователя" обратили в грубую пасквильную карикатуру, и таким образом длительная добросовестная работа многих ученых исследователей оказалась оставленной в полном пренебрежении.

Читатель, ищущий последних "достижений" нашего беллетристического творчества, может - в отношении Петра Великого - видеть эти достижения в творениях Алексея Толстого ("День Петра") и Б.Пильняка ("Его Величество Kneeb Piter Komondor"). И там, и здесь, "его величество" является грязным и больным пьяницей, лишенным здравого смысла и чуждым всяких приличий. У Алексея Толстого Петр характеризуется в таких фразах (берем их в последовательности автора): "храп густой, трудный, с присвистами и клокотаньем"... "кашель табачный, перепойный"... "обрюзгшее, большое лицо в колпаке, пряди темных, сальных волос"... "круглые, черные глаза, горевшие безумием"... "медленно выпил водку, вытер губы ладонью и стал грызть огурец; это был его завтрак". Таков царь у Толстого утром. Днем он не лучше: "Петр повернулся и зашагал косолапою, но стремительной поступью"... "грызя ногти, Петр исподлобья посматривал... вынул часы, отколупнул черным ногтем крышку"... "приложил пальцы к ноздрям, шумно высморкался, вытер нос полою мокрого полушубка"... "сев перед камином, протянул к огню красные в жилах руки и огромные подошвы сапог"... "ухмыляясь, он вынул короткую изгрызанную трубочку, пальцами схватил уголек из очага, покидал его на ладони и сунул в трубку". Вечером на ассамблее Петр "прямо прошел к столам, сел с краю и на парчовую скатерть положил стиснутые грязные кулаки"... "загребал пальцами с блюда то, что ему подкладывали, громко жевал, суя в рот большие куски хлеба, и в промежутки глотал водку, с трудом насыщаясь и с большим еще трудом хмелея. Есть он мог много - всегда, было бы что под рукой"... "Он не докончил, как часто бывало, свою мысль и забрызгал слюной, сдерживая гримасу"... Эта сочно нарисованная фигура, конечно, не возвышалась ни до политического разума, ни до моральной порядочности: "Что была Россия ему, царю, хозяину... О добре ли думал хозяин, когда с перекошенным от гнева и нетерпения лицом прискакал из Голландии в Москву"... Здесь, конечно, разумеется приезд Петра из Вены в Москву в 1698 году, после того как "гнев и нетерпение", возбужденные в Петре вестью о стрелецком бунте, улеглись на дороге, в веселых пирах у польского короля и магнатов, среди разнообразных впечатлений шестинедельного путешествия от Вены до Москвы..."

С.Ф Платонов. Петр Великий. Личность и деятельность



23.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Басаргин

Н.В. Басаргин. Воспоминания об учебном заведении для колонновожатых и об учредителе его генерал-майоре Николае Николаевиче Муравьеве

Басаргин Николай Васильевич (1800—1861) — поручик лейб-гвардии Егерского полка, декабрист, мемуарист и публицист.

Н.В. Басаргин пишет: "Недавно случилось мне прочесть краткую биографию генерал-майора Николая Николаевича Муравьева, изданную в 1852 году некоторыми из бывших его воспитанников. Она была напечатана в немногих только экземплярах и предназначалась как предмет воспоминания для тех, кто находился некогда в его учебном заведении. Будучи одним из воспитанников этого заведения, я с истинным удовольствием прочел эту маленькую брошюру, напоминавшую мне давно минувшее былое. Вместе с тем она подала мне мысль изложить некоторые собственные мои воспоминания о незабвенном для меня корпусе колонновожатых и о достойном во всех отношениях его учредителе и начальнике.

Сорок два года тому назад я приехал в Москву семнадцатилетним юношей, чтобы начать свое служебное поприще. Не имея определенной цели, при весьма недостаточном образовании, без всякой протекции и при материальных средствах самых ничтожных, но с пламенным желанием посвятить себя умственному и честному труду, я некоторое время не знал, на что решиться и как начать свой трудный путь самостоятельной жизни. Матери у меня не было (я лишился ее три года тому назад), и с ее кончиною прекратилось мое ученье. Три лучшие года юности я, как говорится, бил баклуши у отца в деревне. Он был человек уже пожилой, чрезвычайно добрый, но с устарелыми помещичьими понятиями и считал образование скорее роскошью, чем необходимостью. Я же сам, достигнувши 17-летнего возраста, позаботился о том, чтобы сделать из себя что-нибудь годное. Когда я передал отцу мое намерение, он не противился, с чувством благословил меня и снабдил небольшою суммою денег..."

Н.В. Басаргин. Воспоминания об учебном заведении для колонновожатых и об учредителе его генерал-майоре Николае Николаевиче Муравьеве


Н.В. Басаргин. Некоторые воспоминания из жизни моей в Сибири (Ермолай, Марья, Масленников)

Н.В. Басаргин пишет: "В настоящее время, когда поднято столько общественных вопросов, когда и правительство, и мыслящая часть публики обращают свое внимание на положение низших сословий, когда самые даровитые писатели наши, изучая быт и нравственные качества народа, знакомят с ними своих многочисленных читателей, я не считаю лишним прибавить к их художественным и красноречивым рассказам несколько воспоминаний из моей долговременной жизни в таком краю, где я имел время и возможности коротко ознакомиться со всеми его общественными слоями.

В этих воспоминаниях стоят не на последнем плане несколько отдельных лиц из простого народа, поразивших меня в свое время свойствами и чертами характера. Теперь, когда начинается некоторая разумная связь высших сословий с низшими, первые легко поймут, что и между последними даже в самой отверженной части общества могут быть такие личности, которые при других обстоятельствах, при других условиях жизни могли бы занять видное место между своими соотечественниками..."

Н.В. Басаргин. Некоторые воспоминания из жизни моей в Сибири (Ермолай, Марья, Масленников)


В.П. Авенариус. Бродящие силы. Дилогия. Часть I. Современная идиллия (Повесть)

Авенариус

Авенариус Василий Петрович (1839 - 1923) - писатель, поэт, автор популярных фольклорных сборников для детей, жизнеописаний писателей-классиков.

В.П. Авенариус пишет: "Оркестр военной музыки на балконе висбаденского курзала недавно умолк. Толпа гуляющих стала разбредаться. Смеркалось. В занавешенных окнах игорного дома засветились огни. Над прудом, сливавшимся в отдалении с неопределенной, мглистой чащей парка, лениво всползали ночные пары. Померанцевые деревья по берегу пруда рассыпали обильнее свои чистые благоухания. Вот вспыхнули один за другим и фонари перед курзалом и облили своим белым газовым светом несколько пестрых групп, наслаждавшихся, за небольшими, симметрично расставленными столиками прелестью летнего вечера и произведениями курзальской кухни, которыми расторопные кельнеры, шмыгавшие от одного стола к другому, старались наперерыв удовлетворять желающих.

- Мамаша-голубушка, пустите! - раздался за одним из столов свежий, звонкий голос.

Вкруг этого стола сидели четыре особы женского пола: одна пожилая, три молодые. Девушке, произнесшей приведенные слова, было лет не более пятнадцати. Черты ее, еще неопределившиеся, но необыкновенно миловидные, дышали детскою доверчивостью. Темно-каштановые волосы ее были выстрижены в кружок, как у мальчика, вероятно, в подражание старшей сестрице, еще короче остриженной; что они были сестры - говорило их близкое семейное сходство. Но если младшая походила на мальчика, то старшая, с ее бледным лицом, выразительными, серьезными глазами, сильно смахивала на молодого студента, только что сдавшего свой приемный экзамен и считающего себя потому несколькими головами выше "непосвященной черни". Одеты они были обе просто, в платья темных цветов. Тем резче отличалась от них изысканностью и пестротою наряда третья девица, весьма недурная, маленькая, подвижная, шестнадцатилетняя брюнетка. Густые, смоляные кудри ее, бойко зачесанные на один бок, сплетались на затылке, как бы нехотя, под сетку и выползали оттуда там и сям резвыми змейками. Пожилая дама, наконец, мать двух сестер, глядела кровной аристократкой..."

В.П. Авенариус. Бродящие силы. Дилогия. Часть I. Современная идиллия (Повесть)


В.П. Авенариус. Бродящие силы. Дилогия. Часть II. Поветрие (Петербургская повесть)

В.П. Авенариус пишет: "Из книжного магазина Исакова в гостином дворе выходила, в сопровождении лакея в ливрее, молоденькая, статная барышня в щегольской шапочке с белым барашковым околышком и в шубке, опушенной тем же белым барашком. Ничем не связанные пышные кольца остриженных по плечи каштановых волос вольно раскачивались вкруг хорошенькой ее головки, лучшую часть которой - выразительные, темно-синие глаза - скрывали, к сожалению, синего же цвета очки. Небольшой пухленький ротик был сжат с выражением того прелестного самосознания, которое свойственно одним очень молодым девицам, опасающимся, чтобы их ошибкою не приняли за маленьких. Но шаловливая, детская улыбка подстерегала, казалось, из-за уголков губ, в ямочках щек, первого случая, чтобы светлым сиянием разлиться по художественно-правильному личику девушки.

На улице стояла январская оттепель. С пасмурного неба сыпался, крутясь большими, мокрыми хлопьями, снег, который, едва достигнув земли, тут же таял. Нахмурив при виде снега бровки, барышня плотнее сунула себе под мышку сверток журналов, взятых из магазина (хотя с нею и был слуга, она несла сверток сама) и, повернув направо, она пошла быстрыми шагами под прикрытием гостинодворского навеса, не удостаивая внимания ни продавцов канцелярских принадлежностей, грошовых косметик и запонок, ни разносчиков апельсинов нового привоза, приютившихся под тем же гостеприимным навесом и наперерыв зазывавших к себе проходящих..."

В.П. Авенариус. Бродящие силы. Дилогия. Часть II. Поветрие (Петербургская повесть)



22.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Розанов

В.В. Розанов. Земство перед новыми задачами

Василий Васильевич Розанов (1856 - 1919) - русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.

В.В. Розанов пишет: "Самым печальным образом в нашем земстве, как оно поставлено теперь, недостает именно "земли", и не без основания раздаются иногда упреки, что оно повторяет в приемах своей деятельности приемы той же бюрократии, которой должно бы быть во всем противоположно, которую призвано заполнить и поправить. Не одно крестьянство, но и прочие классы населения, кроме дворянства, не играют в земстве сколько-нибудь значительной и авторитетной роли. Но земство имеет в себе только то, что в него вложено. Земство все время, целых сорок лет своего существования, стремилось к расширению своей деятельности и к более авторитетной постановке своего голоса; и это было не из простого честолюбия, но чтобы сообщить деятельности своей какую-нибудь осмысленность, закругленность и целостность. И целых сорок лет администрация полагала всю свою задачу в том, чтобы теснить, ограничивать и обрывать эту деятельность земства; не допустить ее не только до расширения, но по возможности еще сузить ее против законной мерки. Сорок лет внутренней жизни России ушло на бессмысленную толчею на одном месте, на ряд толчков, получаемых справа и слева поездом, стоящим на месте, не вышедшим со станции. Потрачены время, деньги, труд без всякой пользы для народа и России..."

В.В. Розанов. Земство перед новыми задачами


В.В. Розанов. Значение столичных выборов

В.В. Розанов пишет: "Кадеты с Невского, с Морской и менее шикарных петербургских улиц торжествуют. Событие той улицы, где стоит дом обывателя, естественно превращается в глазах его в событие города, а событие в столице Империи превращается в имперское событие. На самом деле, однако, Петербург в России - это одна точка на огромном белом листе. И заранее можно было предвидеть, что партия конституционалистов-демократов нигде не имеет так много шансов на победу, как в Петербурге, - что здесь победа их наиболее обеспечена и, так сказать, ярка. Все эти два года томления России ни одна точка ее не волновалась и не имела причин волноваться так сильно, как Петербург: волноваться, несколько надеяться и столь страшно разочароваться. В столице, где центр армии и флота, где изготовлялся флот, которого теперь уже нет, ужасные минуты русско-японской войны переживались с такою невыразимою болью, как этого не было и не могло быть ни в каком уголке России. Даже крайние консерваторы говорили не о проступках, не о злоупотреблениях, а о "злодеяниях" администрации по поводу нашей военной и дипломатической "неподготовленности". Если такими горькими упреками отводили душу лица, поседевшие около придворных и министерских сфер, то нужно ли припоминать и подчеркивать, что писалось в более "молодых" и не в переносном, а в буквальном смысле "кадетских" изданиях?! Если старцы определяли деятельность правительства, действительно несчастную и гнилую, как "злодеяние", то люди с хорошей шевелюрой и младенческим жизненным опытом задыхались в разъяренных речах, особенно устных, без цензуры. К сожалению, все это имело для себя основания, и "подготовленность" России не мы будем защищать. Сердце обливалось кровью, а затем и негодовало..."

В.В. Розанов. Значение столичных выборов


В.В. Розанов. Расслоения в партиях

В.В. Розанов пишет: "В конституции, как в конституции, и раз за кандидатов данной партии высказывается действительно много голосов, то к факту этому мы должны иметь то серьезное отношение, какое вообще вызывает к себе течение общественной мысли.

Конституционно-демократическая партия вовсе не представляет в себе той слитности, какая есть у "товарищей", стоящих на коротеньком переходе от "получения в морду" к "даванию в морду", и где расходиться не на чем и спорить не о чем. "Красные ряды" наши действительно объединены, но конституционно-демократическая партия едва ли не оттого и получает так много голосов, что берега ее не определены и внутренний состав не целостен, отчего люди весьма несходных убеждений и весьма разных взглядов на будущее России получают возможность, не ломая совести, подать свой голос за эту партию. Не неправдоподобно даже, что большинство подавших голоса за эту партию не столько подписывались под ее программою, в которую и не вникали, сколько высказывались за два тезиса, содержащиеся в ее двойном имени. При глубоко демократическом сложении русского общества и при старой, исторической неприязни у нас ко всем аристократическим тенденциям, воспитанной еще Грозным и бироновщиной, кто же из русских не за "демократию"? А при обнаруженной войною слабости и неумелости чиновничества кто теперь остался не за "конституцию"? А подавали голоса за "конституцию" и "демократию", а при вопросе, где это содержится, ловкие агитаторы, показывая на себя, говорили: "Мы за конституцию и демократию, и только мы", "мы - конституционалисты и демократы", "мы - конституционалисты-демократы"..."

В.В. Розанов. Расслоения в партиях


В.В. Розанов. Что сделает Дума?

В.В. Розанов пишет: "Есть прекрасная немецкая поговорка, гласящая, что "кушанье, поданное на стол, не бывает так горячо, как когда его варят". Это не только хорошая поговорка, но и факт природы и также политики. Все, пока образовывается, развивает в себе чрезвычайные температуры, и в самом деле необходимые для приведения в движение дотоле косных, инертных масс. Но едва эти массы получили новые нужные формы, как оне неодолимо начинают стынуть. Вспомним настроение Петербурга и России от сентября до января месяца: можно ли сравнивать его с теперешним настроением? В сентябре и октябре на митингах кричали во всеуслышание, что если Дума осмелится собраться, то революционеры разгонят ее палками. Теперь глухо грозятся, что Дума разгонит министров речами гг. Петрункевича и Родичева. Расстояние уже огромное, и если оно пройдено от октября до марта, то, без сомнения, в апреле и мае Россия пройдет еще дальше по этому же пути и, Бог даст, Дума явится около министров только взыскательным и строгим критиком, чего ей дай Бог и на что ее благословит и уже благословила вся Россия. Положение министров, вынужденных во всеуслышание целого мира давать "разъяснения" доверенным выборным русского народа по делам своего управления, - это одно до того ново для них, до того само по себе многозначительно, что члены Думы сейчас же оценят это как такое великое народное право. Всякое право, пока оно без употребления, есть только обещание. Право становится чем-нибудь только тогда, когда им начали пользоваться, когда оно вошло в дело, когда к нему хоть сколько-нибудь привыкли. Написанное на бумаге право, и в том числе все теоретические или "законные" права Думы, пока есть фикции и воображение, и они начнут превращаться во что-то осязательное, видимое, ощутимое только с первого - второго - третьего дня, как соберется Дума..."

В.В. Розанов. Что сделает Дума?



21.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Брюсов

В.Я. Брюсов. Данте современности [Об Эмиле Верхарне]

Брюсов Валерий Яковлевич (1873 - 1924) - русский поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературовед, литературный критик и историк. Один из основоположников русского символизма.

В.Я. Брюсов пишет: ""Данте современности": из всех сравнений, которыми критики и историки литературы пытались определить значение Эмиля Верхарена*, как поэта, это - едва ли не самое удачное. Не потому, чтобы между поэзией Данте и поэзией Верхарена было существенное сходство; напротив, по своему пафосу, они скорее противоположны. Мистик, временами становящийся схоластом, замыкающий мечты в строгие терцины своей "Комедии", Данте мало похож на реалиста, почти позитивиста, Верхарена, страстного поклонника точного знания, проповедника его успехов, пророка его безграничных возможностей, поэта, смело пренебрегающего условными метрами, ищущего новых, ему одному свойственных ритмов. Данте, в значительной степени, - синтез прошлого, высшее выражение средневековья, которое, в его дни, было уже на исходе в Италии, подступившей к своему первому Возрождению. Верхарен - весь в будущем; он стремится угадать то, что только наступает, во всем ловит первые проблески того, что осуществится в полноте только после нас, всю жизнь носится с мечтой написать книгу, в которой не было бы "ничего современного, а лишь будущее". Но Данте и Верхарен сходны в одном, все же очень существенном: в своем значении для их века. Верхарен и Данте, оба, воплощают в себе весь свой век, отраженный у великого итальянца в идеях и образах "прошлого", у великого фламандца - в идеях и образах, выхваченных из "будущего". Все то лучшее, что одушевляло людей на рубеже XIII и XIV веков, запечатлено в неумирающей поэме флорентийского изгнанника; все то лучшее, чем жили мы на рубеже XIX и XX веков, найдут грядущие поколения в "мятежных стихах" Эмиля Верхарена. .."

В.Я. Брюсов. Данте современности [Об Эмиле Верхарне]


В.Я. Брюсов. Данте - путешественник по загробью

В.Я. Брюсов пишет: ""Герой" "Божественной Комедии" - сам Данте. Однако в несчетных книгах, написанных об этой эпопее Средневековья, именно о ее главном герое обычно и не говорится. То есть о Данте Алигьери сказано очень много, но - как об авторе, как о поэте, о политическом деятеле, о человеке, жившем там-то и тогда-то, а не как о герое поэмы. Между тем в "Божественной Комедии" Данте - то же, что Ахилл в "Илиаде", что Эней в "Энеиде", что Вертер в "Страданиях", что Евгений в "Онегине", что "я" в "Подростке". Есть ли в Ахилле Гомер, мы не знаем; в Энее явно проступает и сам Вергилий; Вертер - часть Гете, как Евгений Онегин - часть Пушкина; а "подросток", хотя в повести он - "я" (как в "Божественной Комедии" Данте тоже - "я"), - лишь в малой степени Достоевский. Если мы изучаем героя "Подростка", не довольствуясь биографией и характеристикой Ф. М. Достоевского, если мы не смешиваем Евгения с Пушкиным и Вертера с Гете, почему мы пренебрегаем героем "Комедии"?

Всматриваясь, видишь, как Данте определенно разграничивает себя как историческое лицо, как поэта от того Данте, который совершает путешествие по загробью, руководимый Вергилием, Беатриче и св. Бернаром. Герой "Комедии" не тождествен с Данте Алигьери. У этого героя своя "душа", своя личность, свое миросозерцание: он в поэме охарактеризован, как характеризуют своих героев Шекспир или Лев Толстой. Не будь такой характеристики, вся поэма утратила бы смысл; она превратилась бы в чистую аллегорию. Но Данте - великий художник, он умеет драматизировать действие, и трагическое впечатление от его поэмы в значительной мере основано на том, что читатель невольно (если угодно, "бессознательно") увлечен ее героем: читатель этому герою сочувствует, испытывает по отношению к нему, говоря терминами Аристотеля, "страх и сострадание", которые ведут к "катарсису". "Комедия" Данте - подлинная "трагедия", заканчивающаяся если не смертью героя (почему автор и назвал ее "комедией"), то его исчезновением в предельном, сверхземном величии..."

В.Я. Брюсов. Данте - путешественник по загробью


В.Я. Брюсов. Литературная жизнь Франции. Научная поэзия

В.Я. Брюсов пишет: "Недавно "Matin" напечатало неизданное письмо Ж. Визе к одному из его друзей, о искусстве, разуме и прогрессе. "Ваш прогресс, - пишет Визе, - неизбежный, неумолимый, убивает искусство. Бедное мое искусство! Общества, наиболее зараженные суевериями, были великими двигателями в области искусства: Египет, Эллада, эпоха Возрождения... Докажите мне, что у нас будет искусство разума, истины, точности, и я перейду в ваш лагерь!.. Как музыкант, я объявляю вам, что если вы уничтожите адюльтер, фанатизм, преступность, заблуждения, сверхъестественное, - не будет никакой возможности написать ни одной ноты. Искусство падает по мере того, как торжествует разум. Создайте мне сегодняшнего Гомера, сегодняшнего Данте! Но как? Воображение имеет свои химеры, свои видения. Вы уничтожите химеры, и тогда прощай искусство!"

Года два назад в том же смысле высказался Сюлли-Прюдом в предисловии к новой "Антологии" современных французских поэтов*. "В поэзии нет эволюции, - заявил он. - Образ вселенной видоизменился для каждого культурного ума. Небо для нас уже не покров с подвешанными, для нашего освещения, лампадами: оно - бесконечное пространство: без дна и без вершины. Шаровидность земли отодвинула в неопределенную даль столбы Геркулеса. Стираются грани между миром животным и растительным. Вещество все более и более теряет свой характер грубой косности, непременно протяженной: физика и химия стремятся утончить его, обратив в систему точек, центров сил, лишенных протяжения. Бесчисленные чудеса прославляют мощь человеческого ума. Но ничего из этого, если не считать редких прорывов, не проникло в сферу поэтического вдохновения. Любовь, со всеми связанными с нею страстями, осталась ее последним господином, как была первым. Я не удивляюсь этому и не жалуюсь на это. Ибо ничто, кроме любви, не способно вполне наполнить сердца"..."

В.Я. Брюсов. Литературная жизнь Франции. Научная поэзия


В.Я. Брюсов. Карл V. Диалог о реализме в искусстве

В.Я. Брюсов пишет: "Не так давно мне случилось присутствовать в редакции одного декадентского журнала на чтении молодым начинающим автором его трагедии "Карл V". Автор был для нас человеком совершенно чужим, и среди нас лично знал его только один постоянный сотрудник, представивший его редакции. Кроме этих двух лиц, которых я буду называть автором и критиком, на чтение собралось еще человек восемь, среди них: издатель журнала, известный поэт и юный философ-мистик. Драма слушателям не понравилась, и они подвергли ее беспощадной критике. Автор защищался смело и, во всяком случае, упорно. Спор, коснувшийся не которых наиболее жгучих вопросов искусства, показался мне достаточно любопытным, чтобы записать его. Разумеется, я не мог восстановить всех подлинных выражений, так как составлял свой отчет по памяти, на другой день после чтения. Во многих случаях мною передан только смысл сказанного, но, где мог, я старался сохранить и манеру речи. Мелкие, незначительные реплики я счел себя вправе опускать совершенно. Поэтому, по моей записи, спор идет только между пятью лицами, тогда как в действительности, время от времени, вмешивались в него и остальные присутствующие..."

В.Я. Брюсов. Карл V. Диалог о реализме в искусстве



19.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Веневитинов

Д.В. Веневитинов. Разбор статьи о "Евгении Онегине"

Веневитинов Дмитрий Владимирович (1805—1827) — русский поэт романтического направления, переводчик, прозаик и философ.

Д.В. Веневитинов пишет: "Если талант всегда находит в себе самом мерило своих чувствований, своих впечатлений, если удел его попирать обыкновенные предрассудки толпы, односторонней в суждениях, и чувствовать живее другого творческую силу тех редких сынов природы, на коих гений положил свою печать, то какою бы мыслию поражен был Пушкин, прочитав в "Телеграфе" статью о новой поэме своей, где он представлен не в сравнении с самим собою, не в отношении к своей цели, но верным товарищем Байрона на поприще всемирной словесности, стоя с ним на одной точке?

"Московский телеграф" имеет такое число читателей, и в нем встречаются статьи столь любопытные, что всякое несправедливое мнение, в нем провозглашаемое, должно необходимо иметь влияние на суждение если не всех, то по крайней мере многих. В таком случае обязанность всякого благонамеренного - заметить погрешности издателя и противиться, сколько возможно, потоку заблуждений. Я уверен, что г. Полевой не оскорбится критикою, написанною с такою целью: он в душе сознается, что при разборе "Онегина" пером его, может быть, управляло отчасти и желание обогатить свой журнал произведениями Пушкина (желание, впрочем, похвальное и разделяемое, без сомнения, всеми читателями "Телеграфа")..."

Д.В. Веневитинов. Разбор статьи о "Евгении Онегине"


Д.В. Веневитинов. Об "Евгении Онегине"

Д.В. Веневитинов пишет: "Все уже давно приветствовали "Евгения Онегина". "Дамский журнал" поднес ему пучок рифм; "Северная пчела" угостила его своим медом; "Телеграф" также истощил перед ним все свои выразительные знаки.

С Онегиным давно познакомились все русские читатели, и нам некоторым образом, уже позд[н]о говорить о нем; но, как издатели журнала, мы обязаны прибавить свой голос к голосу общему и сказать о нем хоть несколько слов.

Д.В. Веневитинов. Об "Евгении Онегине"


Д.В. Веневитинов. Разбор рассуждения г. Мерзлякова: О начале и духе древней трагедии и проч.

Д.В. Веневитинов пишет: "Прискорбно для любителя отечественной словесности восставать на мнения верного ее жреца, в то самое время, когда он приносит ей в дар новый плод своих трудов и в живых переводах, передавая нам дух красоты древней поэзии, воздвигает памятник изящному вкусу и чистому русскому языку; но чем отличнее заслуги г. Мерзлякова на поприще словесности, тем опаснее его ошибки, по обширности их влияния, и любовь к истине принуждает нарушить молчание, невольно предписываемое уважением к достойному литератору.

Рассуждение г. Мерзлякова "О начале и духе древней трагедии" оправдывает истину давно известную, - что тот, кто чувствует, не всегда может отдать себе и другим верный отчет в своих чувствах. Красоты поэзии близки сердцу человеческому и, следственно, легко ему понятны; но чтобы произнесть общее суждение о поэзии, чтобы определить достоинство поэта, надобно основать свой приговор на мысли определенной; эта мысль не господствует в теории г. Мерзлякова, в которой главная ошибка есть, может быть, недостаток теории; ибо нельзя назвать сим именем искры чувств, разбросанные понятия о поэзии, часто увлеченные прелестию живописного слога, но не связанные между собой, не озаренные общим взглядом и перебитые явными противоречиями. Кто из сего не заметит, что рецензенту предстоит двойной труд: говоря о таком рассуждении, в котором нет систематического порядка, он находится в необходимости не только опровергать ошибочные мнения, но часто упоминать и о том, что должно бы заключаться в сочинении об отрасли изящных искусств? К несчастию, мы встретим довольно доказательств к подтверждению всего вышесказанного. Приступим к делу..."

Д.В. Веневитинов. Разбор рассуждения г. Мерзлякова: О начале и духе древней трагедии и проч.


Д.В. Веневитинов. Ответ г. Полевому

Д.В. Веневитинов пишет: "Четыре месяца скрылись уже в вечности с тех пор, как я сообщил "Сыну отечества" (в 8 кн.) несколько замечаний на разбор "Евгения Онегина", помещенный в "Московском телеграфе". C того времени многие - во многих журналах восставали против мнений и ошибок г. Полевого, но все критики, без исключения, оставались без ответа: казалось, что г. Полевой смотрел и на все замечания холодным взором совершенного равнодушия; последствие доказало, что равнодушие его было не совсем искреннее и что он дорожил временем для того только, чтобы собраться с силами.

Если бы г. Полевой писал антикритики с тем намерением, чтобы занимать своих читателей литературными прениями, всегда полезными, когда они не выходят из сферы литературы, то, при появлении всякой рецензии, он, конечно, бы заметил мнения, с которыми не согласен, изложил бы свои собственные и предоставил своим читателям судить о победе. Но г. Полевой чуждается литературных споров, нигде не показывает собственного образа мыслей и, как уполномоченный судия в словесности, нигде не терпит суждений других. Для сей цели выбрал он средство совсем новое, но очень простое: ему стоит только вооружиться терпением. Подождав несколько месяцев, он уверен, что читатели почти совсем забыли рецензию, писанную против него, привязывается к нескольким выражениям, вырванным из статьи, рассыпает полную горсть знаков вопрошения и... торжествует. Выдумка счастливая, сознаемся; но заметим, не во зло ему, что антикритика в таком случае не ответ литератора, а голос досады..."

Д.В. Веневитинов. Ответ г. Полевому



18.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Аверченко

А.Т. Аверченко. Рассказы циника

Аркадий Тимофеевич Аверченко (1880 - 1925) - русский писатель, сатирик, театральный критик.

А.Т. Аверченко пишет: "Вы - писатели, актеры и живописцы! Вы все (да и я тоже) пишете, играете и рисуете для того многоголового таинственного зверя, который именуется публикой.

Что же это за таинственный такой зверь? Приходило ли кому-нибудь в голову математически вычислить средний культурный и эстетический уровень этого "зверя"?..

Ведь те, с которыми мы в жизни встречаемся, в чьем обществе вращаемся, кто устно по знакомству разбирает наши произведения - эти люди, в сущности, не публика. Они, благодаря именно близости к нам, уже искушены, уже немного отравлены сладким пониманием тонкого яда, именуемого "искусством".

А кто же те, остальные? Та Марья Кондратьевна, которая аплодирует вам, Шаляпин, тот Игнатий Захарыч, который рассматривает ваши, Борис Григорьев, репродукции в журнале "Жар-Птица", тот Семен Семеныч, который читает мои рассказы.

Таинственные близкие незнакомцы - кто вы?.."

А.Т. Аверченко. Рассказы циника


А.Т. Аверченко. Отдых на крапиве

А.Т. Аверченко пишет: "Этот вопрос задал мне издатель, когда я вручил ему материал для настоящей книги.

- Что - "почему"?

- Почему книга так называется: "Отдых на крапиве"?

- Хорошее название, - одобрительно возразил я, ласково похлопав по папке с рукописями.

- Неплохое. Но что, собственно, оно обозначает?

- Неужели не догадываетесь? Так просто! Вы когда-нибудь пробовали отдыхать на крапиве?

- На крапиве? В детстве пробовал. Но, какой уж то был отдых - на крапиве! Одно жгучее беспокойство.

- Вот то-то и оно. Дело в том, что я немного зол на моих читателей. Всю свою и всю мою жизнь они считали меня предобродушным малым, и при личном со мной знакомстве пытались всегда отпустить сомнительного сорта комплимент: "Ах, знаете, я люблю вас читать! На ваших книгах - прямо-таки отдыхаешь!" Я всегда был против того, чтобы мои книги низводились до степени мягкой перины - это ужасно обидно! Литература должна звать куда-то, будить, тревожить, вызывать разные вопросы и запросы. Вот как я смотрю на литературу! А мои читатели?.. Им, извольте ли видеть, удобно отдыхать на моих книгах! Возмущенный этим, я и решил в настоящем случае подсунуть им такую книгу, на которой не очень-то отдохнешь! Она почти вся - едкая, колючая - ну точь-в-точь будто вы легли в крапиву, опираясь об нее голой рукой, щекой и шеей..."

А.Т. Аверченко. Отдых на крапиве


В.С. Соловьев. Три силы

Соловьёв

Соловьев Владимир Сергеевич (1853 - 1900) - русский философ, богослов, поэт, публицист, литературный критик; почётный академик Императорской Академии наук по Разряду изящной словесности (1900). Стоял у истоков русского «духовного возрождения» начала XX века. Оказал влияние на религиозную философию Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, С. Н. и Е. Н. Трубецких, П. А. Флоренского, С. Л. Франка, а также на творчество поэтов-символистов — А. Белого, А. Блока и др.

Публичная лекция, прочитанная Вл. Соловьевым на заседании Общества любителей русской словесности. Впервые опубликована отдельным изданием в Москве в 1877 г.

В.С. Соловьев пишет: "От начала истории три коренные силы управляли человеческим развитием. Первая стремится подчинить человечество во всех сферах и на всех степенях его жизни одному верховному началу, в его исключительном единстве стремится смешать и слить все многообразие частных форм, подавить самостоятельность лица, свободу личной жизни. Один господин и мертвая масса рабов - вот последнее осуществление этой силы. Если бы она получила исключительное преобладание, то человечество окаменело бы в мертвом однообразии и неподвижности. Но вместе с этой силой действует другая, прямо противоположная; она стремится разбить твердыню мертвого единства, дать везде свободу частным формам жизни, свободу лицу и его деятельности; под ее влиянием отдельные элементы человечества становятся исходными точками жизни, действуют исключительно из себя и для себя, общее теряет значение реального существенного бытия, превращается в что-то отвлеченное, пустое, в формальный закон, а наконец, и совсем лишается всякого смысла. Всеобщий эгоизм и анархия, множественность отдельных единиц без всякой внутренней связи - вот крайнее выражение этой силы. Если бы она получила исключительное преобладание, то человечество распалось бы на свои составные стихии, жизненная связь порвалась бы и история окончилась войной всех против всех, самоистреблением человечества. Обе эти силы имеют отрицательный, исключительный характер: первая исключает свободную множественность частных форм и личных элементов, свободное движение, прогресс, - вторая столь же отрицательно относится к единству, к общему верховному началу жизни, разрывает солидарность целого. Если бы только эти две силы управляли историей человечества, то в ней не было бы ничего кроме вражды и борьбы, не было бы никакого положительного содержания; в результате история была бы только механическим движением, определяемым двумя противоположными силами и идущим по их диагонали. Внутренней целости и жизни нет у обеих этих сил, а следовательно, не могут они ее дать и человечеству. Но человечество не есть мертвое тело, и история не есть механическое движение, а потому необходимо присутствие третьей силы, которая дает положительное содержание двум первым, освобождает их от их исключительности, примиряет единство высшего начала с свободной множественностью частных форм и элементов, созидает, таким образом, целость общечеловеческого организма и дает ему внутреннюю тихую жизнь. И действительно, мы находим в истории всегда совместное действие трех этих сил, и различие между теми и другими историческими эпохами и культурами заключается только в преобладании той или другой силы, стремящейся к своему осуществлению, хотя полное осуществление для двух первых сил, именно вследствие их исключительности, - физически невозможно..."

В.С. Соловьёв. Три силы


В.С. Соловьев. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе

В.С. Соловьев пишет: "Есть ли зло только естественный недостаток, несовершенство, само собою исчезающее с ростом добра, или оно есть действительная сила, посредством соблазнов владеющая нашим миром, так что для успешной борьбы с нею нужно иметь точку опоры в ином порядке бытия? Этот жизненный вопрос может отчетливо исследоваться и решаться лишь в целой метафизической системе. Начав работать над этим для тех, кто способен и склонен к умозрению, я, однако, чувствовал, насколько вопрос о зле важен для всех. Около двух лет тому назад особая перемена в душевном настроении, о которой здесь нет надобности распространяться, вызвала во мне сильное и устойчивое желание осветить наглядным и общедоступным образом те главные стороны в вопросе о зле, которые должны затрагивать всякого. Долго я не находил удобной формы для исполнения своего замысла. Но весною 1899 года, за границей, разом сложился и в несколько дней написан первый разговор об этом предмете, а затем, по возвращении в Россию, написаны и два другие диалога. Так сама собою явилась эта словесная форма как простейшее выражение для того, что я хотел сказать. Этою формою случайного светского разговора уже достаточно ясно указывается, что здесь не нужно искать ни научно-философского исследования, ни религиозной проповеди. Моя задача здесь скорее апологетическая и полемическая: я хотел, насколько мог, ярко выставить связанные с вопросом о зле жизненные стороны христианской истины, на которые с разных сторон напускается туман, особенно в последнее время..."

В.С. Соловьёв. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе



16.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Лебедев

А.П. Лебедев. Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в греко-римском мире при Константине Великом

Лебедев Алексей Петрович (1845 - 1908) - известный историк церкви, профессор Московской духовной академии и Московского университета, составитель громадного курса истории Восточной церкви.

А.П. Лебедев пишет: "Отношение правительственной римской власти к распространявшемуся среди Империи обществу христианскому выразилось во II, III и начале IV века, как известно, в гонениях на христиан. Чтобы понять надлежащим образом свойства и характер этих преследований, нужно наперед строже изучить самые причины их.

Причины эти троякого рода: 1) Государственные. Правительством замечена была несовместимость христианства с идеями о государственной власти, какие лежали в основе римского государства. Христианство своими требованиями шло вразрез с тем, что составляло сущность представлений о государственной власти и ее отношениях ко всем сторонам жизни граждан. 2) Причины религиозные, хотя и не в чистом их виде. Именно несовместимость христианства с установившимися отношениями римского правительства к своей собственной религии и культам народов иноземных. Христианство не могло ожидать в отношении к себе терпимости со стороны римского правительства, потому что оно, христианство, явилось враждебным для интересов отечественной религии римской и по своему существу стояло вне круга миролюбивых фактических отношений, в какие поставляло себя правительство к другим религиям - не римским. 3) Общественные. Несовместимость христианства с общественными требованиями языческого Рима. Христиане не хотели признавать для себя обязательными иных из общественных требований правительства, а правительство не могло извинить подобного уклонения от общественных требований со стороны последователей новой религии..."

А.П. Лебедев. Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в греко-римском мире при Константине Великом



12.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Амфитеатров

А.В. Амфитеатров. М.А.Бакунин как характер

Александр Валентинович Амфитеатров (1862 - 1938) - популярный русский журналист, фельетонист, прозаик, литературный и театральный критик, драматург.

А.В. Амфитеатров пишет: "Михаил Александрович Бакунин - ровесник Михаила Юрьевича Лермонтова. Одна и та же эпоха выработала для мира наиболее европейского из русских поэтов и наиболее европейского из русских политических деятелей. Между ними много личной разницы и еще более типического сходства. Если хотите, Бакунин - живое и замечательно полное воплощение той положительной половины Лермонтовского гения, которым определяется его творческое, разрушением создающее, революционное значение. В Бакунине не было ничего Байронического - тем более на тон и лад русско-гвардейского разочарования тридцатых годов. У него не найдется ни одной черты, общей с тем Лермонтовым, который отразился в Печорине и "Демоне", но зато он всю жизнь свою прожил тем Лермонтовым, который создал пламя и вихрь "Мцыри". Если позволите так выразиться, он - Лермонтов без эгоистического неудачничества и без субъективных тормозов; Лермонтов, обращенный лицом вперед, к революционному будущему, без грустных оглядок на прошлое, без "насмешек горьких обманутого сына над промотавшимся отцом"; Лермонтов, взятый вне современной действительности и весь устремленный в грядущие поколения, которые расцветают для него яркими красными розами бессмертной свободы..."

А.В. Амфитеатров. М.А.Бакунин как характер



11.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Лебедев

А.П. Лебедев. Христианский мир и эллино-римская цивилизация в эпоху древней Церкви

Лебедев Алексей Петрович (1845 - 1908) - известный историк церкви, профессор Московской духовной академии и Московского университета, составитель громадного курса истории Восточной церкви.

А.П. Лебедев пишет: "Христианство, как высший божественный принцип, с самого начала действует с такой культурирующей всемощностью в человечестве, что лицо мира человеческого в корне преобразуется. Перечитайте любую историю литературы в период, обнимающий эпоху древней Церкви, любую историю философии, любую историю культуры, и увидите, что вы тщетно стали бы искать проявлений деятельности человеческой мысли в сколько-нибудь серьезной форме в человечестве данного периода, помимо той деятельности мысли, какая выразилась в истории христианской Церкви. Вы не нашли бы следов деятельности человеческой мысли, помимо деятельности христианской мысли, проявленной в церковной сфере. Этот исторический факт означает ту простую истину, что человечество само по себе, вне сферы деятельности христианства, перестало быть и не было культурирующим деятелем. Центр цивилизации от самого человечества перенесся на христианство и Церковь, и эти последние стали культурирующими принципами в человечестве. И если бы не было христианства и христианской Церкви и проявлений их влияний в области человеческой мысли, - человечество целых веков оставалось бы без всякой цивилизации, и историк, если обойдет своим вниманием христианство с его деятельностью за рассматриваемое время, вынужден будет сказать, что развитие человечества в это время иссякло, интеллектуальная и нравственная мысль на целые столетия замерла, царство разума сменилось царством неразумия. Для нас христианство и Церковь являются, впрочем, не потому только истинными носителями цивилизации, что вне христианской Церкви не было ничего подобного - этого было бы еще слишком мало, но потому - и это главное, - что христианство и Церковь были действительно культурными факторами в сфере человеческой мысли данного времени..."

А.П. Лебедев. Христианский мир и эллино-римская цивилизация в эпоху древней Церкви


А.П. Лебедев. Лукиан и христианство

А.П. Лебедев пишет: "В настоящей статье мы хотим познакомить читателя с вышеупомянутым сочинением Бернайса, немецкого исследователя, известного многими трудами в области классической литературы. Это сочинение очень интересно, потому что оно бросает новый свет на весьма известное произведение греческого сатирика II в. Лукиана "О смерти Перегрина". С давних пор сделалось всеобщим научным убеждением, что сатира Лукиана о смерти Перегрина есть сатира, направленная против христиан и христианства. Этого, однако же, отнюдь не признает Бернайс, и все его, правда, не очень обширное сочинение посвящено раскрытию той мысли, что цель Лукиановой сатиры не христиане, а киники II в., христиане же являются в этой сатире просто как лица сторонние, как аксессуар. Автор раскрывает свою мысль с такой доказательностью и научностью, что нужно быть очень притязательным и скептичным, чтобы не согласиться с ним. Сила его аргументации была бы, впрочем, еще поразительнее, если бы он взял на себя труд привести образцы тех искусственных и натяжных толкований, при помощи которых церковные историки усиливаются во что бы то ни стало выставить Лукиана прямым врагом христианства, а его сатиру о смерти Перегрина - решительным нападением на новую религию, какой было христианство во II в., - но этого автор не делает. Со своей стороны, мы также не думаем делать того, что не сделано автором, и ограничимся простым указанием на статью Планка "Lucian und d. Christenthum" (in d. Studd. und Kritt. 1851, IV), где тенденциозные толкования сатиры Лукиана доходят до крайних пределов. Автор готов находить в ней указание на лицо Христа, на апостолов, на христианское учение, на христианское мученичество, на обстоятельства смерти Поликарпа, - и все это на таких основаниях, на каких можно построить что угодно или, лучше сказать, ничего..."

А.П. Лебедев. Лукиан и христианство


А.П. Лебедев. Книга Буасье "Римская религия от Августа до Антонинов"

А.П. Лебедев пишет: "Мы имеем в виду русский перевод превосходной книги Буасье (Boissier), появившийся в 1878 г. (Москва), и тоже превосходный. Сочинение это до перевода и в особенности после перевода обратило на себя общее внимание в светской литературе. Книгу рассматривали с различных сторон, и везде она с замечательным успехом выдержала критику. И неудивительно, книга замечательная и в высшей степени серьезная. Но к немалому нашему изумлению, о книге доныне не появилось ни одной строки на страницах духовных журналов, несмотря на то, что книга имеет самое близкое отношение к живейшим вопросам богословской науки вообще, церковно-исторической в особенности. Быть может, сухое, малообещающее заглавие книги виной тому, что она проходит незамеченною богословской наукой. Очень возможно, что многие представители богословской науки, предположив, что в книге разбирается какая-нибудь неинтересная материя вроде генеалогии римских богов, не потрудились взглянуть в книгу. Этот пробел в духовной журналистике мы и хотим пополнить..."

А.П. Лебедев. Книга Буасье "Римская религия от Августа до Антонинов"


А.П. Лебедев. О переписке апостола Павла с философом Сенекой

А.П. Лебедев пишет: "Блаж. Иероним в своем сочинении "О знаменитых мужах" ("De viris illustribus") в главе 12 говорит о философе Сенеке следующее: "Луций Анней Сенека, родом из Кордовы, ученик стоика Сотиона и дядя по отцу поэта Лукана, был весьма строгой жизни. Я не поместил бы его в списке церковных писателей (in catalogo sanctorum), если бы меня не побудили к этому известные послания (ап. Павла) к Сенеке и Сенеки к Павлу, которые читаются весьма многими. В этих посланиях Сенека, несмотря на то, что он был учителем Нерона и весьма влиятельным лицом того времени, говорит, что он желал бы иметь такое же значение у своих, какое Павел имеет у христиан. Он был умерщвлен Нероном за два года до того времени, когда апп. Петр и Павел увенчались мученичеством". Из этих слов Иеронима видно, что в 393 г., когда им было написано это сочинение, существовала переписка ап. Павла с Сенекой, которая была очень распространена и которая дала церковному учителю право внести имя этого философа в каталог церковных писателей. Спустя два десятилетия (в 414 г.) о той же переписке упоминает блаж. Августин. В письме к некоему Македонию Августин пишет: "Сенека, живший во времена апостольские, коего некоторые письма к Павлу читаются и теперь, справедливо говорит: "Кто ненавидит злых, тот ненавидит всех"". Эти два свидетельства - Иеронима и Августина, - однако же, существенно разнятся между собой. Иероним на основании вышеупомянутой переписки без всякого колебания заносит Сенеку в список церковных писателей, следовательно, по-видимому, он нисколько не сомневается в подлинности этой переписки. Августин же упоминает об этой переписке как-то вскользь (и притом говорит только о письмах одного Сенеки) и, кажется, придает мало цены этим письмам, ибо там в своих сочинениях, где он говорит о Сенеке подробнее, там, где он отдает предпочтение Сенеке перед Варроном, как человеку, очень правильно судившему о нелепости римской государственной религии, - имеем в виду знаменитое сочинение Августина "О граде Божием" (гл. 10 и 11, кн. VI), шестая книга которого, по всей вероятности, составлена им позднее письма к Македонию, - ни одним словом не дается знать о каких-либо отношениях философа к ап. Павлу. Здесь Августин упоминает о духовной свободе Сенеки, но эту он объясняет не отношениями Сенеки к ап. Павлу, а влиянием философии на Сенеку; здесь же Августин с нескрываемым порицанием замечает, что Сенека обладал указанной свободой лишь теоретически, не оправдывая ее на практике; а приводя одно замечание Сенеки о сомнительного значения факте чрезмерного распространения иудейства в Империи, Августин сопровождает это замечание такими словами: "Говорит он (Сенека) с удивлением и не зная того, что совершается по распоряжению Божества" (не зная того - значит, Сенека не был христианином). Только в одном месте рассматриваемого сочинения Августина (Там же) есть как бы намек на отношения римского философа к ап. Павлу, а именно Августин пишет: "К христианам Сенека относится ни так, ни сяк: он не хвалит их, чтобы не стать вразрез с древним обычаем своего Отечества, но и не порицает, чтобы не стать вразрез, быть может, со своим действительным намерением". Если в этих словах Августина заключается намек на христианство Сенеки, - в чем, однако же, можно сомневаться, - то употребленное здесь выражение "может быть" показывает, что он сказание об известных отношениях ап. Павла и Сенеки считал не достаточно основательным. Шестая книга сочинения "О граде Божием", как замечено выше, по всей вероятности, написана позже вышеупомянутого письма его к Македонию. Оба эти известия, при всем их несходстве, можно объединить таким образом: когда Августин писал письмо к Македонию, он знал о переписке только по слухам (leguntur), а когда писал шестую книгу "О граде Божием", то, быть может, уже видел эту переписку собственными глазами и нашел, что она такого рода, что лучше ее игнорировать..."

А.П. Лебедев. О переписке апостола Павла с философом Сенекой


И.С. Аксаков. Идеалы "Дня" по "Современной Летописи"

Аксаков

Иван Сергеевич Аксаков (1823 - 1886), русский публицист, поэт и общественный деятель.

И.С. Аксаков пишет: "Нельзя не признать за нашим новейшим временем, и именно у нас в России, той замечательной особенности, что оно вызвало и продолжает вызывать каждого на поверку своих личных политических убеждений. Мы разумеем здесь, конечно, только образованные русские классы. Пробавляться, как прежде, смутными политическими вожделениями, с тайным сознанием, внутри себя, их несбыточности или несвоевременности - становится уже невозможным или по крайней мере непривлекательным и неудобным. Приходится волей-неволей определять не только свою точку зрения, более или менее теоретическую, но даже и "точку стояния", Standpunct, как выражаются немцы: то есть где стоишь, с кем стоишь и за что стоишь? Обстоятельства побуждают к точному и неуклонному ответу; предъявляется запрос на определенное, какое бы то ни было, политическое вероисповедание, на положительный символ политической веры. Может быть, мы несколько преувеличиваем, то есть придаем ту важность этому явлению, которой оно в настоящее время еще не имеет - по крайней мере не в такой степени: все это очень может быть, но во всяком случае таков неминуемо должен быть логический ход отвлеченного сознания той нашей среды, которая называется обществом и которая, живя своею отдельною жизнью, доходит в своем развитии до многих теоретических вопросов, которые ставит и решает себе совершенно независимо от их практической своевременности..."

И.С. Аксаков. Идеалы "Дня" по "Современной Летописи"


И.С. Аксаков. "Пора домой!"

И.С. Аксаков пишет: "Да, в Москву, в Москву призывает теперь своего царя вся Россия... Пора домой! Пора покончить с петербургским периодом русской истории, со всеми кровавыми преданиями переворотов, измен, крамол XVIII и XIX века! Пора, наконец, средоточию государственной власти переместиться с крайней окраины государства в историческое средоточие русской земли - то средоточие, которое создало самую власть, дало ей историческое бытие, оправдание и освящение... Да и до сих пор не в Москве ли, не в Кремле ли венчаются и помазуются на царство наши цари? Сам Петр Великий не отважился отменить такой обычай; да он едва ли когда и помышлял о Петербурге иначе, как о временной резиденции.

В Москву, в Москву! Нам ли не подтвердить всего сказанного и сообщенного по этому поводу и "Московскими Ведомостями", и "Современными Известиями", нам ли, когда эта мысль о возврате томила и волновала сердца самых дорогих, самых близких нам, едва ли не самых лучших русских людей безвременно, в тщетном ожидании сошедших в могилу! Да еще и в "Дне", во сколько было возможно при условиях тогдашней цензуры, проповедовали мы то же самое и поместили отрывки из записки, поданной К.С. Аксаковым покойному Государю при его восшествии на престол: "О значении столицы"..."

И.С. Аксаков. "Пора домой!"


И.С. Аксаков. Отчего Тамбовская губерния о себе не говорит?

И.С. Аксаков пишет: "Читатель! Не известно ли вам чего-нибудь про Тамбовскую губернию? Что поделывает Тамбовская губерния? Кто знает что-нибудь про Тамбовскую губернию?.. Ни слуху ни духу!.. Да уж существует ли, полно, Тамбовская губерния? Может быть, это так себе, одно географическое выражение, не больше, или воспоминание былого, - а ее собственно уже нет, она исчезла, или расплылась, или сбежала из Русского царства, - просто в бегах, - и картографы ошибочно помещают ее на карте?.. Однако ж, возразят нам, это нимало не остроумно и нисколько не правдоподобно: разве может быть губерния в бегах? Согласитесь?.. И какая же губерния?! Загляните хоть в "Статистические таблицы Российской империи" - превосходный труд, издаваемый Центральным Статистическим Комитетом при Министерстве внутренних дел: там за 1863 г. показано, что в Тамбовской губернии 58160 квадратных верст или 1202 квадратные мили пространства, во всех ее двенадцати уездах, а жителей (как значится и в календаре, заимствовавшем эти сведения из того же Центрального Комитета) считалось в 1858 году - миллион девятьсот десять тысяч четыреста пятьдесят четыре человека. Как же в бегах?! Все это так, все это мы знаем, но тому-то мы и дивимся, как это 1910454 жителя, на пространстве 1202 кв. миль, умеют существовать так, что в расстоянии 450 верст от Москвы можно усомниться в их существовании? Как это они умудряются не подавать о себе ни признака жизни?.. Несмотря на все наши старания, мы не могли добиться оттуда ни последовательных, ни случайных корреспонденции, - да и другие газеты не богаты известиями из этого богатого, хлебородного, степью, водой и лесом изобилующего края... Конечно, не одна Тамбовская губерния так безмолвствует: восток России вообще до сих пор представляется какою-то глушью, о которой меньше всего найдешь сведений в нашей журналистике, - мы не больше знаем и о том, что поделывается, например, в Пензенской губернии. Впрочем, о Пензенской губернии мы еще нашли некоторое сведение на днях в "Северной Почте": именно в одном из недавних номеров, в отчете о ходе крестьянского дела за последние месяцы, сказано, что "в некоторых имениях Пензенской губернии, при введении в действие уставных грамот, возникли недоразумения со стороны крестьян, но по прибытии воинских команд и по наказании главных зачинщиков, остальные крестьяне повинились в своем упорстве и оказали покорность, так что порядок теперь водворен повсюду". Вот все, что мы знаем о Пензенской губернии за последние месяцы, - о Тамбовской же губернии в отчете, напечатанном в "Северной Почте", ничего не говорится, из чего мы должны бы заключить, что крестьянское дело идет там отлично. Но так ли это в действительности?.."

И.С. Аксаков. Отчего Тамбовская губерния о себе не говорит?


И.С. Аксаков. "Все существует у нас - будто бы"

И.С. Аксаков пишет: "У нас теперь господствует странная мода: мода на взаимные приветствия, комплименты, поздравления... Все друг с другом расшаркивается, раскланивается, друг перед другом приседает; пущены в ход всевозможные сравнения; люди не могли собраться вместе, чтоб поиграть в карты, поесть и попить, без какого-нибудь кому-нибудь приветственного заявления от имени кушающих, пьющих и играющих. Даже крестьяне - и те заразились тою же манией. Мы получили на днях из Камышина (Саратовской губернии) копии с адресов, поданных крестьянами трех казенных волостей - председателю Камышинского рекрутского присутствия за его "безукоризненные и справедливые действия при последнем наборе". "Тронутые сочувствием в полезных ваших распоряжениях по приему рекрут", - пишут крестьяне в одном из адресов, - "мы поставили себе в непременную обязанность поднести вам этот благодарственный адрес"... Одним словом, развилась особенная литература приветствий и особенная деятельность обедов. Только и слышишь: "общество", "наше общество", "наше просвещенное общество", "просвещенное" и "патриотическое общественное мнение!"... Общество восторженно, неистово рукоплещет, поздравляет само себя и верит, что у нас действительно есть и общество и общественное мнение, и что общественное мнение есть точно - сила!.."

И.С. Аксаков. "Все существует у нас - будто бы"


Н.С. Гумилев. Рецензия (П. Потемкин, Павел Сухотин, Вл. Пяст, Сергей Кречетов)

Гумилев

Николай Степанович Гумилев (1886-1921) русский поэт Серебряного века, создатель школы акмеизма, переводчик, литературный критик, путешественник.

Н.С. Гумилев пишет: "За последнее время многих русских поэтов занимает вопрос о возрождении поэмы. Оказался ли достаточным опыт нескольких десятилетий символизма для детальной разработки вечных образов, для широких и уверенных шагов поэтической мысли, или наш организм не воспринял спасительного яда декадентства, и мы вернулись туда, откуда ушли, - как знать? О втором случае обидно говорить. Но в первом современные поэты принимают вызов старых, состязаются с ними на их же почве и их же оружием.

После "Города женщин" и "Последнего дня", которые являются поэмами во французском смысле этого слова, т.е. только большими стихотворениями, Валерий Брюсов печатает романтическую поэму "Исполненное обещанье" и посвящает ее памяти Жуковского. Сергей Соловьев пишет поэму гекзаметром, Кузмин - лирическую поэму "Новый Ролла" из жизни тридцатых годов прошлого столетия (в печати из нее появились только отрывки). И тем интереснее попытка П. Потемкина написать поэмы из современной жизни четырехстопным ямбом без строф, как писал их Пушкин (Альманах "Смерть", поэма П. Потемкина "Ева").

Но, увы, попытка эта так и осталась попыткой. В поэме Потемкина есть намеки поистине глубокие, описания поистине живописные, но в ней нет самого главного - удачной выдумки и стройно задуманного плана..."

Н.С. Гумилев. Рецензия (П. Потемкин, Павел Сухотин, Вл. Пяст, Сергей Кречетов)


Н.С. Гумилев. Рецензия (Валериан Бородаевский, Борис Садовской, Иван Рукавишников)

Н.С. Гумилев пишет: "В прохладное весеннее утро хорошо идти одному по тропинке, не ожидая никаких встреч. Солнце на траве, на одежде, слегка влажная земля мягко ложится под ноги - и тогда невольно начинаешь петь, приплясывая и притоптывая, поводя плечами и помахивая тростью. Петь, разумеется, без слов, - слова не вспоминаются в такое удивительное утро. Это не торжественный гимн созревающей для творчества мысли, как бывало у Шиллера, это непосредственное упоение бытием, и только бытием, - ржанье купающихся коней, стремительный взлет жаворонка и неистовые прыжки разыгравшейся собаки. Такой песней захлебываешься, и от нее больше ничего не надо. Но Сергей Городецкий возымел странную мысль подобрать к ней слова и из получившихся строк составил книгу, назвал ее "Русью", пятой книгой своих стихов. Я прочел ее с чувством сладкой меланхолии и еще большей неловкости, потому что, спеша подбирать слова к все нарастающей и нарастающей мелодии, автор не успел ни взвесить их, ни расценить, ни даже выбрать подходящие. Ни о стильности, ни об интересности построений или технической утонченности тут не может быть и речи. Городецкий забыл все, что он когда-либо знал или должен был знать, как поэт. Книга названа Русью, но России здесь нет, - есть только легкие ноги, фуражки набекрень и улыбающиеся красные губы. Имеет ли это какое-нибудь отношение к литературе, я не знаю, но к поэзии, мне кажется, имеет..."

Н.С. Гумилев. Рецензия (Валериан Бородаевский, Борис Садовской, Иван Рукавишников)


Н.С. Гумилев. Рецензия (Дмитрий Рем, Алексей Сидоров, К. Фофанов, Василий Чолба, Е. Янтарев, Иосиф Симановский)

Н.С. Гумилев пишет: "Давно, давно К. Фофанова любили называть первым русским декадентом. Его даже напечатали в "Северных Цветах". Но, очевидно, это произошло по каким-нибудь тактическим соображениям ранних вождей модернизма, потому что нет никаких оснований предполагать, что К. Фофанов чувствовал великий переворот в русском искусстве, совершившийся в девяностых годах. Он типичный эпигон "школы" Апухтина, Надсона и Фруга.

То же, может быть единственное в летописях поэзии, непонимание законов ритма и стиля, те же словесные клише, стертые до отчаяния, тот же круг идей, родной и близкий рядовому обывателю восьмидесятых годов. "После Голгофы" - мистерия - поэма. Вялым и неуклюжим стихом в ней рассказывается несколько общеизвестных преданий о сошествии в ад Христа и Пресвятой Богородицы, отрывки из Апокалипсиса. Может быть, К. Фофанов услыхал о занимавших одно время общество религиозных исканиях и захотел примкнуть к ним. Как же он это делает? .."

Н.С. Гумилев. Рецензия (Дмитрий Рем, Алексей Сидоров, К. Фофанов, Василий Чолба, Е. Янтарев, Иосиф Симановский)


Н.С. Гумилев. Рецензия (Владимир Кульчинский, К. Большаков, Диесперов, Нарбут, Лев Зилов)

Н.С. Гумилев пишет: "Для критика, желающего быть доказательным, а если возможно, и полезным своим читателям, следовало бы придерживаться многих "рабочих гипотез". Одна из них в особенности удобна, это - разделение пишущих, по их творческим качествам, на способных, одаренных и талантливых.

Способных много, очень много. Они редко попадают в журналы, зато в гостиных читают свои стихи, оставляющие впечатление какой-то особой пустоты, и говорят, что не хотят печататься и пишут для себя. Зато, раз издав книгу, они обыкновенно становятся неприятнее и говорят о зависти и писательских интригах.

Одаренные - заполняют своими произведениями свободные страницы журналов, выступают на благотворительных вечерах и среди своих знакомых (иногда и критиков) считаются многообещающими молодыми поэтами, хотя бы им было уже за сорок. О талантливых не стоит говорить: они всегда индивидуальны, и каждый заслуживает особого разбора.

Владимир Кульчинский едва ли даже просто способен: он только вял. В своей вялости он пользуется самыми заезженными мыслями, чувствами и образами; начав рисовать какую-нибудь картину, он никогда не доводит ее до конца, никогда у него не было желания употребить новую рифму, новый размер. Его книга - современная Телемахида: ее тоже можно заставлять читать в виде наказания..."

Н.С. Гумилев. Рецензия (Владимир Кульчинский, К. Большаков, Диесперов, Нарбут, Лев Зилов)



09.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Блок

А.А. Блок. "Пробуждение весны"

Блок Александр Александрович (1880 - 1921) русский поэт.

А.А. Блок пишет: "Приготовляясь смотреть пьесу Ведекинда, я боялся утонченной эротомании. Страх этот относился не к театру, который открыл сезон Ведекиндом, и не к самому Ведекинду. Театр достаточно доказал свою любовь к высокому, поставив "Жизнь Человека" Леонида Андреева. Талантливый Ведекинд относится к тем эпигонам литературы, которые достаточно увертливы, так что с них "взятки гладки"; эпигоны эти обладают такой техникой, которая позволяет за тысячью смыслов спрятать неуловимо ядовитый и приторно сладкий смысл их произведений. Боялся же я той атмосферы, которая создается помимо воли автора, режиссера и даже публики, - в зрительном зале: атмосферы пряной и нечистой.

Опасения мои оказались напрасными: ведекиндовские смешки оказались благонадежными сверх ожидания, и, чем дальше, тем больше овладевала зрительным залом обыкновенная сонная скука. Так было на первом представлении, на втором, говорят, иначе. Допускаю, что "первые представления" - это обыкновенно только несносный "экзамен", надругательство над искусством. Не чувствую своего права и произносить окончательного суждения о замысле постановки. Думаю, что замысел, сам по себе интересный, был исполнен неудачно, что актеры играли посредственно, иные ниже посредственного, но все это второстепенно, и не оттого гнетущее впечатление было так ярко. О частностях не хочу говорить, когда общая картина слишком ясна..."

А.А. Блок. "Пробуждение весны"


А.А. Блок. Душа писателя

А.А. Блок пишет: "Писательская судьба - трудная, жуткая, коварная судьба. В наше время, в России - особенно. Кажется, никогда еще не приводилось писателям попадать в такое ложное положение, как теперь.

Последнее и единственно верное оправдание для писателя - голос публики, неподкупное мнение читателя. Что бы ни говорила "литературная среда" и критика, как бы ни захваливала, как бы ни злобствовала, - всегда должна оставаться надежда, что в самый нужный момент раздастся голос читателя, ободряющий или осуждающий. Это - даже не слово, даже не голос, а как бы легкое дуновение души народной, не отдельных душ, а именно - коллективной души. Без такой последней надежды едва ли .можно даже слушать как следует голос критики: не все ли равно, что говорит обо мне такой-то, когда я не знаю и никогда не узнаю, что думают обо мне "все"?

Если у нас и есть надежда услышать когда-нибудь это чудодейственное дуновение всеобщей души, - то это слабая, еле мерцающая надежда. Даже Леонид Андреев, самый "читаемый" и изучаемый из современных писателей, - тот, я думаю, никогда не знал этой высшей санкции, этого благословения или проклятия. Если бы знал, то исчезла бы навсегда его нервная торопливость, его метание из одного угла в противоположный, его плодовитость часто бесплодная..."

А.А. Блок. Душа писателя


А.А. Блок. О современном состоянии русского символизма

А.А. Блок пишет: "Прямая обязанность художника - показывать, а не доказывать. Приступая к своему ответу на доклад Вячеслава Ивановича Иванова, я должен сказать, что уклоняюсь от своих прямых обязанностей художника; но настоящее положение русского художественного слова явно показывает, что мы, русские символисты, прошли известную часть своего пути и стоим перед новыми задачами; в тех случаях, когда момент переходный столь определителей, как в наши дни, мы призываем на помощь воспоминание и, руководствуясь его нитью, устанавливаем и указываем, - может быть, самим себе более, чем другим, - свое происхождение, ту страну, из которой мы пришли. Мы находимся как бы в безмерном океане жизни и искусства, уже вдали от берега, где мы взошли на палубу корабля; мы еще не различаем иного берега, к которому влечет нас наша мечта, наша творческая воля; нас немного, и мы окружены врагами; в этот час великого полудня яснее узнаем мы друг друга; мы обмениваемся взаимно пожатиями холодеющих рук и на мачте поднимаем знамя нашей родины.

Дело идет о том, о чем всякий художник мечтает, - "сказаться душой без слова", по выражению Фета; потому для выполнения той трудной задачи, какую беру на себя, - для отдания отчета в пройденном пути и для гаданий о будущем, - я избираю язык поневоле условный; и, так как я согласен с основными положениями В. Иванова, а также с тем методом, который он избрал для удобства формулировки, - язык свой я назову языком иллюстраций. Моя цель - конкретизировать то, что говорит В. Иванов, раскрыть его терминологию, раскрасить свои иллюстрации к его тексту; ибо я принадлежу к числу тех, кому известно, какая реальность скрывается за его словами, на первый взгляд отвлеченными; к моим же словам прошу отнестись как к словам, играющим служебную роль, как к Бедекеру, которым по необходимости пользуется путешественник. Определеннее, чем буду говорить, сказать не сумею; но не будет в моих слозах никакой самоуверенности, если скажу, что для тех, для кого туманен мой путеводитель, - и наши страны останутся в тумане. Кто захочет понять, - поймет; я же, раз констатировав пройденное и установив внутреннюю связь событий, сочту своим долгом замолчать..."

А.А. Блок. О современном состоянии русского символизма


А.А. Блок. Искусство и газета

А.А. Блок пишет: "Многие люди любят красивое. Красивое "в порядке вещей", оно - наше, здешнее. Не любить красивого просто очень трудно, для этого нужно - или быть уже очень забитым, замученным жизнью, или... знать что-нибудь о том, что больше, чем красивое, и больше, чем безобразное: о Прекрасном.

Прекрасного не любит почти никто. Точнее, Прекрасного не взять силами той любви, которой люди любят красивое, или умное, или доброе, или правдивое; которой они любят закат солнца, красивую женщину, стройную диалектику, добрые дела.

Как все красивое в мире есть только блестящий покров, раскинутый над чем-то иным, к чему красивое - относится лишь как условный знак, - так сквозь все многообразные силы любви может пробиться струя иной силы, которую, может быть, и нельзя назвать силою любви; так сквозь все слова о красивом, о добром, о правдивом можно расслышать иные слова, по отношению к которым вся россыпь внешних слов окажется лишь покровом; так россыпь звезд, звездная риза, о которой говорят поэты, кроет за собою иное, о чем звезды только рассказывают нам на языке своих мерцаний.

Красивые звезды, на которые смотрит девушка с балкона, когда ночь благоухает розами и сеном; умные звезды, на которые смотрел Гейне; добрые звезды, которые указывали путь мореходам; все они - только покров, и за этим покровом сквозит Прекрасное; Прекрасное снится и девушке, и Гейне, и мореходу..."

А.А. Блок. Искусство и газета



08.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Танков

А.А. Танков. Воспоминания о Буслаеве

Анатолий Алексеевич Танков (1856 - 1930) исследователь истории курского края, бывший редактором "Курских Губернских Ведомостей" с 1888 по 1891 год, член императорского С.-Петербургского Археологического Института.

А.А. Танков пишет: "Перед моими глазами находится фотографическая группа профессоров историко-филологического факультета Московского университета 1876-1880 годов: С.М. Соловьев, Н.С. Тихонравов, Н.А. Сергиевский, В.И. Герье, М.М. Троицкий, Н.А. Попов, А.М. Иванцов-Платонов, В.Ф. Корш, А.И. Чупров, Ю.Ф. Фелькель, И. В. Цветаев, A.Н. Шварц, А.А. Герц, Ф.И. Буслаев, И.Ф. Миллер, B.Г. Зубков, Г.А. Иванов, А.Л. Дювернуа, П.Г. Виноградов, В.О. Ключевский, Н.И. Стороженко, Ф.Ф. Фортунатов... Сколько среди этих моих незабвенных наставников известных, приобретших заслуженную славу в русской науке и литературе имен!.. Семнадцать лет прошло с того времени, когда была снята имеющаяся у меня и моих товарищей выпуска 1880 года фотографическая группа, а между тем многих из наших бывших руководителей на пути высшего образования давно уже нет в живых. С. М. Соловьев скончался еще тогда, когда я был студентом четвертого курса. За ними последовали: А.А. Герц, Ю.Ф. Фелькель, Н.А. Попов, А.Л. Дювернуа, Н.А. Сергиевский, А.М. Иванцов-Платонов, Н.С. Тихонравов, наконец Ф.И. Буслаев. Нет уже почти половины профессорского состава нашего времени. В каждые два года неумолимая смерть уносила кого-либо из корпорации профессоров второй половины семидесятых годов, несмотря на то, что почти все из скончавшихся были в период моего студенчества, по-видимому, в расцвете своих сил и, казалось, еще долгие годы могли служить делу науки и университетского образования. Да... знаешь неумолимый закон природы - жить и рано или поздно умереть; но при каждой новой вести об утрате того или другого наставника той поры, когда весело пелось "Gaudeamus igitur..." невольно болезненно сжимается сердце и надрывается грудь. Нетрудно было в последние годы предвидеть, что близок час и глубокоуважаемого Ф.И. Буслаева, но когда появилось в печати известие о его смерти, тяжело стало на душе, навернулись на глаза слезы. Припомнились вдохновенные лекции покойного, припомнились его авторитетные речи в личной беседе, его благородные и гуманные действия... и мучительная тоска затуманила взор.

Не знаю, оттого ли, что я, будучи студентом, с самым живейшим интересом относился к профессорским лекциям, внимательно их слушал и изучал, или в пору студенчества особенно сильно влияли на ум молодого человека впечатления школы, или, может быть, по каким-либо иным причинам, только ни одни события моей жизни так ярко и наглядно не восстают в моей памяти, как события университетской жизни. И обо всех моих профессорах сохранились в душе яркие и прочные воспоминания. Вот предо мною, как живой - старец-патриарх С.М. Соловьев с его серьезною задумчивою речью, авторитетно раздававшеюся в так называемой "Словесной внизу" аудитории. Вот соратник по предмету С. М-ча - Н.А. Попов, бодрый обыкновенно, живой, веселый, истинно русский человек по характеру и убеждениям. Звучно раздавалась его бойкая, но плавная речь, простая, без ораторских приемов и эффектов, но понятная для всех и одушевленная. Любили Н. А-ча студенты, в особенности за то, что он, будучи деканом факультета, старался, по возможности, удовлетворить просьбу каждого, успокоить тех, кто обращался к нему по различным студенческим делам, и не затруднялся, во многих случаях, быть ходатаем за студентов "в минуту жизни трудную". Нельзя забыть красноречивых богословских лекций Н.А. Сергиевского, читавшего апологию христианства, во всеоружии научных знаний, а также не мене красноречивых и увлекательных чтений по церковной истории А.М. Иванцова-Платонова... Нельзя забыть А. А. Герца - первого по времени в России профессора теории и истории искусств; ученейшего знатока славяноведения А.Л. Дювернуа, добрейшего старика Ю.Ф. Фелькеля, который для слушателей был живым типом немецкого благодушного профессора прежнего времени... Никогда не забудется такой колосс русской науки, каким быль Н.С. Тихонравов, товарищ Ф.И. Буслаева по преподаваемой науке - русской словесности..."

А.А. Танков. Воспоминания о Буслаеве


Ф.И. Буслаев. О двух священнослужителях при русских посольствах за границей

Буслаев

Федор Иванович Буслаев (1818-1897) русский филолог, языковед, фольклорист, литературовед, историк искусства, академик Петербургской Академии наук (1860).

Ф.И. Буслаев пишет: "Проживая в Риме осень, зиму и весну 1840 и 1841 годов, я коротко познакомился с архимандритом Герасимом, исполнявшим должность священника при тамошнем русском посольстве. Он был человек лет пятидесяти и перед тем несколько лег священствовал тоже при русском посольстве в Константинополе. Пребывание в этой бывшей некогда столице всего христианского мира много способствовало умственному, ученому и религиозному образованию отца Герасима. Кроме самого подробного изучения Св. Софии цареградской, переделанной теперь в мусульманскую мечеть, он посетил в Солуни древние православные храмы, доселе в замечательной целости сохранившиеся, а также и в Греции те полуразрушенные во время войны за независимость храмы, рисунки которых были сняты известным французским антикварием Дюраном, о чем я подробно говорил в первом томе "Моих Досугов", именно в статье о Шартре. Изучение древнехристианской церковной архитектуры внушило о. Герасиму убеждение, что досщатая перегородка в русских церквах, известная под именем иконостаса, есть позднейшее искажение, не только обезобразившее всю внутренность храма, сократив его этою перегородкою, но и тем, что она заслоняла горнее место, на котором, по древнейшему преданию, искони изображалась тайная вечеря, именно в древнейшем переводе, т. е. посреди Христос изображен дважды стоящий: по одну сторону отдает шести апостолам хлеб, а по другую вино из сосуда..."

Ф.И. Буслаев. О двух священнослужителях при русских посольствах за границей


Ф.И. Буслаев. Письма русского путешественника

Ф.И. Буслаев пишет: "Первый столетний юбилей нашего великого прозаика имеет свое особенное значение. Торжество это не может быть только воспоминанием о важном литературном деле, положенном в основу русской народности; потому что дело это - не отшедшая старина, вообще дорогая для национального чувства, но один из насущных элементов современного русского просвещения, который не перестал еще оказывать свою живительную силу в каждом из нас, здесь собравшихся. Поколения старшие еще чувствуют на себе всю обаятельную свежесть непосредственного действия этой гармонии мыслей и звуков, которою Карамзин на их памяти пленял своих соотечественников; поколения младшие учились и теперь еще учатся мыслить и выражать свои мысли по его сочинениям, на которых и доселе основываются и русский синтаксис, и русская стилистика: так что - если бы я думал изложить перед вами заслуги Карамзина в этом отношении, то мне пришлось бы сделать перечень параграфов учебника с указанием, насколько каждый из них подчинен влиянию Карамзина.

Но я нахожу неуместным подробностями критических исследований о языке и слоге удалить от вашего внимания живой образ того, память о котором мы празднуем. Лучше всего удовлетворило бы общему желанию жизнеописание Карамзина с подробными выдержками из его сочинений, но этот предмет не вместим в пределах моего настоящего чтения. Ограничиваясь немногим, я избираю из жизни Карамзина только полтора года, - знаменательное время перехода от молодости к зрелому возрасту, когда определилась нравственная и литературная физиономия писателя, именно 1789 - 1790 годы, описанные им самим в "Письмах русского путешественника"..."

Ф.И. Буслаев. Письма русского путешественника


Ф.И. Буслаев. Эпизоды из истории Московского университета

Ф.И. Буслаев пишет: "В своем повествовании остановлюсь на первых десятилетиях моего профессорства в среде тогдашних моих друзей и товарищей. В "Моих Воспоминаниях" я привел несколько подробностей о наших веселых беседах на вечерних товарищеских сходках, которые должны были внезапно прекратиться вследствие ареста и высылки за границу профессора университета Гофмана в 1848 году. Хотя эти многолюдные собрания в известный день и час стали уже невозможны, однако наши сношения друг с другом не прекращались, поддерживая наши интересы и возбуждая в нас разные литературные замыслы. Именно в это-то самое время созрел план издания "Пропилеев", задуманного Леонтьевым и приведенного в исполнение сообща с ним его друзьями и товарищами: Катковым, Кудрявцевым, Шестаковым, мною и некоторыми другими. Грановский готовил тогда свои монографии из истории средних веков: о знаменитом аббате Сугерии (Abbe' Suger) и о Винете; Катков и Леонтьев только что воротились из Берлина, где слушали лекции Шеллинга о философии религии в историческом развитии верований христианского и языческого мира, и оба они были так увлечены и восторжены идеями автора знаменитой книги о трансцедентальном идеализме, что вполне отказались от туманных отвлечений и бессодержательных форм Гегелевской философии, которую до своей поездки в Берлин они усердно и подобострастно исповедовали. Лекции Шеллинга, обильные жизненным историческим содержанием, открывали им новые пути и просветы для исследований по истории верований, поэзии и вообще искусства. Катков составил для леонтьевских "Пропилеев" монографию о древнейших греческих философах, предшествовавших Сократу, и этюд о поэтическом творчестве Пушкина для своего "Русского Вестника"; Леонтьев занимался исследованием об эгинских или эгинетских группах, древнегреческого стиля, украшавших некогда храм Афины, или Минервы, на острове Эгине, а в настоящее время находящихся в Мюнхенской Глиптотеке; для своих же "Пропилеев" он составил обширную статью о греческой литературе. В то же время Кудрявцев писал свое классическое произведение о "Римских женщинах по Тациту", а товарищ и друг его, профессор римской словесности Шестаков переводил на русский язык для "Пропилеев" греческие трагедии и римские комедии, постоянно обращаясь ко мне, как к самому близкому из всех его друзей, за советами и справками, как точнее и, вместе с тем, изящнее то или другое слово с греческого или латинского языка передать на русский, и притом - то с оттенком величия, важности церковнославянской речи, то с грубой простотою народного говора. Что касается до меня, то я, по своим путевым заметкам и по наглядным впечатлениям, вынесенным из Италии, составил для "Пропилеев" "Эстетический этюд о женских типах в изваяниях греческих богинь". Замечу мимоходом, что это очень тонкое и ловкое заглавие, вполне исчерпывающее содержание этой статьи, мне подсказал Катков..."

Ф.И. Буслаев. Эпизоды из истории Московского университета



07.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Ходасевич

В.Ф. Ходасевич. Во Пскове

Владислав Фелицианович Ходасевич (1886-1939) поэт, прозаик, литературовед.

В.Ф. Ходасевич пишет: "Сократив пассажирское движение на советских железных дорогах, в СССР отчасти воскресили стиль эпохи военного коммунизма и начала нэпа. Железнодорожный билет стал вновь драгоценной редкостью, а в вагонах опять создалась та самая обстановка, которую покойный поэт Константин Ватинов запечатлел в стихотворении, начинавшемся со стиха:

У каждого во рту нога соседа.

Во время военного коммунизма население было прикреплено к земле. В каждом отдельном случае поездка по железной дороге должна была быть обоснована действительной надобностью. Легальных надобностей у советского гражданина было немного: торговля была запрещена, семейные отношения упразднены. Другими словами, ездить разрешалось только по казенным делам, то есть по командировкам. Чтобы получить билет, требовалось добыть командировку. Командировки и добывались - по протекции либо за деньги. Кто не добыл командировки, должен был ехать зайцем - под скамейкой, на крыше, на буфере, а то так и на осях под вагоном..."

В.Ф. Ходасевич. Во Пскове


В.Ф. Ходасевич. Поездка в Порхов

В.Ф. Ходасевич пишет: "Я читаю все "толстые" советские журналы, нередко вижу газеты и, в общем, могу сказать, что нынешний быт СССР мне знаком. Однако мне не совсем ясно, сохранилась ли еще там характернейшая особенность эпохи донэповской, а затем и нэповской: тот нелепый порядок, при котором решительно все люди, как правящие, так и управляемые, заняты были не своим делом, а если иногда и своим, то в столь бессмысленных условиях, что дело превращалось в толчение воды. Отсюда возникала вторая особенность эпохи - глубочайшая ложь и притворство, которыми она была пропитана, вечный "камуфляж", без которого нельзя было ступить шагу. Думаю, что и теперь там продолжается все то же самое, изменилась разве только окраска. Суждение мое основывается, впрочем, не на литературном материале, а на газетном. В литературе всеобщая чепуха и всеобщая ложь сказываются слабо, потому что это - самое уязвимое место советского порядка и о нем нельзя даже намекнуть. Беллетристы о нем помалкивают, как молчали и в те времена, когда я еще жил в советской России. Возможно и то, что теперь смешную и грустную чепуху тамошнего уклада менее замечают: одни к ней привыкли, другие в ней выросли. В "мое" время люди от нее сильно страдали, утешаясь лишь тем, что она давала немало поводов для остроумия и злорадства. Недаром предмет чуть ли не всех советских анекдотов - обывательское притворство. Об одном из самых нелепых дней моей подсоветской жизни мне хочется рассказать..."

В.Ф. Ходасевич. Поездка в Порхов


В.Ф. Ходасевич. Завтрак в Сорренто

В.Ф. Ходасевич пишет: "Дука - домашнее прозвище Горького. По этому поводу позволю себе сделать небольшое отступление. В эпоху первой эмиграции, когда Горький жил не в Сорренто, а на Капри, его тогдашняя жена М.Ф. Андреева старалась создать легенду вокруг него. Домашней прислуге, лодочникам, рыбакам, бродячим музыкантам, мелким торговцам и тому подобной публике она рассказала, что она - русская герцогиня, дукесса, которую свирепый царь изгнал из России за то, что она вышла замуж за простого рабочего - Максима Горького. Эта легенда до крайности чаровала романтическое воображение каприйской и неаполитанской улицы, тем более что Андреева разбрасывала чаевые с чисто герцогской щедростью. Таким образом, местная популярность Горького не имела ничего общего с представлением о нем как о писателе, буревестнике, певце пролетариата и т.д. В сущности, она была даже для него компроментарна, потому что им восхищались как ловким парнем, который сумел устроиться при богачке, да еще герцогине, да еще красавице. Все это рассказывал мне Максим, который терпеть не мог свою мачеху. Думаю, что отсюда же возникло и прозвище Дука, то есть герцог. Возможно, впрочем, что оно имело иное происхождение..."

В.Ф. Ходасевич. Завтрак в Сорренто


В.Ф. Ходасевич. Младенчество (Отрывки из автобиографии)

В.Ф. Ходасевич пишет: "Очень важная во мне черта - нетерпеливость, доставившая мне в жизни много неприятностей и постоянно меня терзающая. Может быть, происходит она оттого, что я, так сказать, опоздал родиться и с тех пор словно все время бессознательно стараюсь наверстать упущенное. Старший из моих братьев был на целых двадцать два года старше меня, а сестра, ближайшая ко мне по времени рождения, - на одиннадцать. Когда я родился, отцу шел пятьдесят второй год, а матери сорок второй. В семье очутился я Веньямином, поскребышем, любимцем. Надо мною тряслись, меня баловали, - все вместе довольно плохо отразилось на моем здоровье, на характере, даже на некоторых привычках. Боясь, как бы не заболел у меня животик, Бог весть до какого времени кормили меня кашкою да куриными котлетками. Рыба считалась чуть ли не ядом, зелень - средством расстраивать желудок, а фрукты - баловством. В конце концов у меня выработался некий вкусовой инфантилизм, то есть я и по сию пору ем только то, что дают младенцам. От рыбы заболеваю, не знаю вкуса икры, устриц, омаров: не пробовал никогда..."

В.Ф. Ходасевич. Младенчество (Отрывки из автобиографии)



04.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Соловьёв

С.М. Соловьев. Прогресс и религия

Сергей Михайлович Соловьев (1820 - 1879) русский историк, профессор Московского университета с 1848 года, ректор Московского университета (1871-1877), член Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук (1872), тайный советник.

С.М. Соловьев пишет: "Десять лет тому автор предлагаемой статьи считал нужным вооружиться против нападок на прогресс, которые находил вредными для правильного исторического понимания. Тогда он писал: "К каким неимоверным странностям и к какому бесплодию ведет антиисторическое направление и этот буддистский протест против прогресса, это стремление возвратиться к первоначальной простоте отношений, - стремление, обличающее недостаток нравственных сил, неуменье сладить с прогрессом, материялизм, неверие в нравственные силы человека, который, по мнению новых буддистов, тогда только чист и свеж, когда живет в лесу, и портится, когда выступает на высшее общественное поприще". Теперь чувствуется надобность вооружиться против крайностей направления противоположного, против обоготворения прогресса, которому должно быть подчинено все, которому должна быть подчинена религия, из чего выводится необходимость новой религии, ибо христианство, говорят, не соответствует более той степени прогресса, на которой находится теперь человечество. Мы не берем на себя задачи, которая не по силам нашим, - задачи защищать христианство; мы не коснемся богословских вопросов; мы ограничимся одною научною историческою средою и ее средствами постараемся уяснить вопрос об отношении прогресса к религии, и именно к христианству, потому что без решения этого вопроса невозможно и решение других важных исторических вопросов.

Люди, с мнениями которых мы будем иметь дело, глубоко, как говорят они сами, убеждены, что "религия есть неистребимая потребность натуры человеческой; если иногда кажется, что потребность эта ослабевает и будто засыпает, то потом она вдруг пробуждается с большею силою. Ясно также, что новые учения не представляют достаточной пищи для веры, для потребности верить. Те, для которых религия есть вдохновение чисто индивидуальное, могут довольствоваться верованиями, которые теперь существуют в общем сознании. Но религия прежде всего есть связь душ: отсюда необходимость церкви и богослужения. Человек не довольствуется проходящим существованием на земле, как бы оно прекрасно ни было; он жаждет вечности. И дело идет не об одном бессмертии, которого он желает: дело - в связи с бесконечным Существом, от Которого он получил свое существование и без Которого он не сумеет жить. Кто будет его руководителем по тернистому пути жизни? Кто будет его вдохновлять в борьбе страстей против требований долга? Где найдет он опору и утешение в неизбежных бедствиях, которые сопровождают самые нежные привязанности? Кто будет поддерживать его надеждой? Кто укрепит его веру в минуты сомнений, изнеможения нравственного? Бог - и только один Бог..."

С.М. Соловьев. Прогресс и религия


С.М. Соловьев. Исторические письма

С.М. Соловьев пишет: "...Я понимаю твое нетерпение: столько важных вопросов возбуждено в науке и жизни, жизнь так много требует от науки, настоящее требует так много объяснений от прошедшего ! Ты меня закидываешь вопросами: как я думаю об этом; как я смотрю на то; не отыскал ли я в архивной пыли какого-нибудь известия, которое бы объяснило нам то и то. С чего же начать мне мой ответ?

Не раз я замечал в твоих письмах горькое чувство, сомнение насчет будущности европейского человечества. В одном письме, обозревая состояние европейского общества и литературы, ты говоришь: "Что это такое? Утомление ли от слишком быстрого движения, желание отдохнуть, оглядеться, подумать, чтобы, собравшись с новыми силами, пуститься опять в путь, или действительно одряхление, неспособность идти далее по дороге жизни? И что это за протест против настоящего, поднимаемый во имя прошедшего? Какой его смысл?"

Постараюсь сначала отвечать тебе на этот вопрос. Но прежде всего надобно условиться в смысле слов, которые мы будем всего чаще употреблять. Сколько раз в твоих письмах встречается слово "прогресс": в его значении, думаю, мы прежде всего должны условиться.

Ряд изменений, замечаемых при развитии семени в дерево или яйца в животное, состоит в движении от простоты и однообразия устройства к его разнообразию и сложности. На первой ступени каждый зародыш состоит из вещества однообразного во внутреннем составе и внешнем строении. Первый шаг в развитии обозначается появлением различия между частями этого вещества; потом каждая из различившихся частей начинает в свою очередь обнаруживать различие частей. Процесс этот беспрестанно повторяется, и через бесконечное умножение такого выделения частей образуется наконец сложная сеть тканей и органов, составляющая животное или растение в полном его развитии. Это явление, которое мы называем прогрессом, общее всем организмам, как природным, так и общественному. Первый шаг к прогрессу в человечестве, заключавшемся в одном человеке, было появление различий между мужчиною и женщиною." Не добро быти человеку единому", - сказал Виновник жизни, и явилась женщина. В обществе, на низкой ступени развития находящемся, дикарь производит сам все для себя нужное; но потом постоянно является разделение занятий, образуются отдельные органы общественные. В обществах недовольно развитых первосвященник и государь слиты в одном лице; религиозные и гражданские законы смешаны: в силу прогресса все это мало-помалу различается, разделяется. Тот же самый прогресс в языке, от однозвучия животных до членораздельных звуков человеческих и т.д..."

С.М. Соловьев. Исторические письма


М.М. Сперанский. О государственных установлениях

Сперанский

Сперанский, Михаил Михайлович (1772 - 1839) - общественный и государственный деятель времён Александра I и Николая I, реформатор и законотворец. Член Российской академии (1831).

М.М. Сперанский пишет: "Образ управления, предшествовавший учреждениям Петра Великого, состоял в установлениях троякого рода: одни из них были сословия совещательные, и сии составляли высшую степень; таковы были: Большая Дума, Золотая Палата, Ответная Палата, Разряд и Расправная Палата. Каждый из сих Советов состоял из большего или меньшего числа бояр и думных людей. Другие были судебные вместе и управительные и составляли степень среднюю. Таковы были разные московские Приказы, числом всего около сорока. Они вверялись обыкновенно одному лицу с товарищем или без оного, но всегда с дьяком. Третья и низшая степень управления вверяема была в провинциях воеводам и их товарищам. Долголетний опыт доказывал неудобства сих установлений. Высшая их степень - Совещательные Палаты - не имели единства, а средняя, быв вверена лицам, и по имени и по делу была действительно самовластным приказным управлением. Был еще третий род управления, учреждаемого на время отсутствия государей из Москвы. Он состоял в препоручении всех дел верховному надзору одного, двух или более избранных лиц с обширною властию. Они были как бы наместники государя во всем государстве. Сие называлось: приказать Москву. Власть сия иногда препоручаема была Расправной Палате.

Порядок новых государственных установлений, предназначенных Петром Великим взамен старых, начался соединением дел, в прежних Палатах рассеянных, в один состав, в Ближнюю государеву Канцелярию. В указе 1708 г. января 26 сказано: "Министрам, коим бывает съезд в Ближнюю Канцелярию, съезжаться три раза в неделю (понедельник, среду и пятницу)". Заседания их были в присутствии государя и именовались консилии. О роде дел и порядке их производства в сем Совете не дошло до нас точных сведений, но то достоверно известно, что он был просто совещательный и не имел никакой власти исполнительной..."

М.М. Сперанский. О государственных установлениях



03.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Муравьёв

А.Н. Муравьёв. Житие благоверного великого князя Георгия

Муравьёв Андрей Николаевич (1806 - 1874) камергер российского императорского двора; православный духовный писатель и историк Церкви, паломник и путешественник; драматург, поэт. Почётный член Императорской академии наук (1836).

А.Н. Муравьёв пишет: "Еще в силе возраста и в полном блеске своего величия, преставился в 1212 году в престольном Владимире брат Боголюбского великий князь Всеволод III, как безоблачно заходящее солнце после ясного летнего дня, и он унес с собою в могилу славу и счастье северной Руси. Междоусобия семейные возникли вскоре после его кончины; черная туча монгольская показалась на небосклоне южной России и через немного лет разразилась над Киевом и Владимиром, испепелив и многие другие грады русские. Тридцатисемилетнее княжение Всеволода может почитаться последнею эпохою могущества Руси до страшного нашествия татарского и потому осталось памятным в сердце народа, возвысив на будущие времена дом Мономаха над домом Ольговичей и новую столицу Боголюбского над древним Киевом. Сыну его, Георгию, предстояла горькая участь испить полную чашу зол из руки нахлынувших варваров; но ему предстоял и светлый венец мученика, ибо он положил душу за землю свою и за веру святую. Если и были погрешности во дни земного владычества, все искупила доблестная кончина поболевшего за родную святыню, и Господь даровал ему небесное стяжание вместо земного, прославив его в ликах святых..."

А.Н. Муравьёв. Житие благоверного великого князя Георгия


А.Н. Муравьёв. Житие Благоверного князя Михаила Тверского

А.Н. Муравьёв пишет: "Умилительно житие св. благоверного князя Михаила, по его мученической кончине, которую претерпел от злобы родственника, хотя и под ударами неверных. Некогда соименный ему князь Черниговский пострадал в Орде за исповедание веры Христовой, когда еще Батый и вся его Золотая Орда коснели в язычестве. Здесь же магометанская ревность хана Узбека, только что обращенного к исламизму, встретила другого великого исповедника в лице Михаила Тверского, хотя, по-видимому, не за дело веры претерпел он мучение, осыпаемый поруганиями монголов. Современники записали плачевную повесть его страданий, и она вошла в Степенную книгу святителя Киприана, как один из самых разительных отрывков отечественной летописи нашей, в которой во все продолжение двухвекового ига монгольского, подобно как в таинственном свитке пророка Иезекииля во дни пленения вавилонского, написаны были рыдание, жалость и горе.

Михаил был плодом родителей, долго бесчадных, и произошел на свет уже после кончины отца своего, великого князя Ярослава Владимирского и Тверского, который не имел утешения видеть благодатного своего младенца. Самый брак Ярослава с мудрою княгинею Ксениею по своей необычайности глубоко напечатлелся в местном предании народа и уже при начале повести о их благоверном сыне возбуждает к нему невольное участие. Еще в юные свои годы, когда княжил Ярослав в удельной Твери, имел он при себе любимого отрока Григория, с которым вместе потешался ловлею в дремучих лесах, на берегах Волги. В одном из приволжских селений Григорий нашел себе невесту, дочь клирика Ксению, украшенную всеми дарами внутренней и внешней красоты, но для нее готовился более высокий удел. В таинственном сновидении и ей, и князю Ярославу открыто было взаимное их предназначение, и, еще никогда не видавшись, они уже были как бы знакомы друг другу. Назначен был день для сочетания отрока Григория, и князь направил ловлю в окрестности того селения, где приготовлялся брак..."

А.Н. Муравьёв. Житие Благоверного князя Михаила Тверского


А.Н. Муравьёв. Страдание царевича Димитрия

А.Н. Муравьёв пишет: "Сей блаженный восьмилетний отрок был сын славные памяти великого государя Иоанна Васильевича всея Руси от брака его с Мариею Федоровною из рода Нагих. Спустя четыре года после смерти своего родителя как не единокровный по матери обладающему царю Феодору Иоанновичу послан был невинный младенец по совету всех начальнейших вельмож российских в назначенное ему от отца пространство, удельный город Углич, вместе с матерью-царицею и дядями своими Нагими; даже самое имя его перестало быть возносимо во время священнодействия, как рожденного от седьмого супружества, и сие, по сказанию современников, советом боярина Годунова, дабы отклонить сердце народа от последней отрасли царской.

Царевич Димитрий, приходя в возраст и слыша о величии державы братней, смущаем был от близких своих, зачем не вместе пребывает с братом. И часто о том печалясь, в детских забавах несвойственно выражался о ближайших царских вельможах, а наипаче о боярине Борисе. Враги же и ласкатели, замышлявшие великие беды государству, десятерицею умножали отроческие речи и деяния. Забыв страх Божий, они смело распускали молву, будто бы Димитрий с юных лет уже являет в себе наследственную суровость государя отца своего, и с такими лживыми речами подходя к боярам, в особенности к Борису, от многие смуты низвели его ко греху, красивейшего же отрока отослали в вечный покой..."

А.Н. Муравьёв. Страдание царевича Димитрия


А.Н. Муравьёв. Память блаженного Болгарского царя Бориса

А.Н. Муравьёв пишет: "Когда Церковь отечественная празднует перенесение мощей мучеников своих князей Бориса и Глеба, первых страстотерпцев русских, в Болгарской Церкви искони совершалась память первого ее просветителя, князя Бориса, во святом крещении Михаила, который с миром преставился ко Господу (2 мая), чтобы восприять венец вместо земного небесный, обещанный, по слову апостола языков (2 Тим 4:8), всем возлюбившим пришествие Господне. Светлый подвиг сего Бориса предсказан был еще его предком, как о том свидетельствует в жизнеописании мучеников Тивериопольских знаменитый Феофилакт, архиепископ Болгарский.

Когда Крум, могущественный повелитель языческих болгар, пошел ратью на области римские и взял Адрианополь, то при разделе пленных юноша прекрасной наружности по имени Кинамон достался по жребию сыну Крумову Обритагу, или Крутогону, который хотел неволею обратить его в язычество. Принуждаемый участвовать в пиршестве, мужественно отвечал Кинамон, что рабам Господним не подобает пить чашу ГЬсподню и чашу бесовскую, и после жестоких мучений заключен был за исповедание имени Христова в железную клетку, в которой оставался до кончины сурового своего господина. Три сына остались у сего князя, совершенно различные нравом: Боян, Звинич и Маломир. Боян, расположенный к христианству, просил меньшого брата своего найти ему узника Кинамона, о коем много слышал еще в детстве, и обрели истомленного исповедника едва живым. Он объяснил Бояну высшую цель и плоды своего мученичества и, тронув его сердце, убедил принять христианство. Когда узнал о том брат его Маломир, не уступавший в жестокости отцу своему и закоснелый в язычестве, он старался сперва ласкою, а потом угрозами склонить брата к отреченью от христианства, но ничто не могло поколебать твердости Бояновой, и он был осужден на смерть..."

А.Н. Муравьёв. Память блаженного Болгарского царя Бориса



02.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Лебедев

А.П. Лебедев. Ошибка (Критико-библиографический эскиз)

Лебедев Алексей Петрович (1845 - 1908) - известный историк церкви, профессор Московской духовной академии и Московского университета, составитель громадного курса истории Восточной церкви.

А.П. Лебедев пишет: "В майской книжке "Богословского Вестника" нами помещена была критическая статья "Мысли и чувства по поводу одного русского открытия в области науки древней церковной истории", - статья, касающаяся книги В. Самуилова "История арианства...". Этой статьей автор, как и естественно, остался недоволен и дал на нее отповедь, озаглавив эту последнюю "Ответ на статью профессора А. Лебедева..." ("Христианское Чтение". Сентябрь-октябрь. С. 406-425).

Здесь он, между прочим, выставляет себя, вопреки ожиданиям, нашим сторонником по вопросу об отношении Евсевия Кесарийского к арианству, - вопросу, о котором речь шла в вышеупомянутом критическом разборе его воззрений, а именно относительно этих отношений. А сторонником нашим он почитает себя потому, что, как ему кажется, и у нас в сочинении "Вселенские соборы IV и V вв." (1879 г.) выражены будто бы те же мысли, какие раскрыты потом и в его книге "История арианства". Автор пишет: "Там (т.е. в сочинении "Вселенские соборы") он (т.е. я) ясно и с полным убеждением, ссылаясь на авторитет Баура (?!), высказывает мысль, что Евсевий Кесарийский был главой значительной арианской группы на Никейском соборе и после никейского периода. Различие наших воззрений от воззрений профессора Лебедева 1879 г. по вопросу об Евсевий заключалось лишь в том, что те же мысли, какие он просто высказывал, мы старались посильно и мотивировать" ("Ответ". С. 407, 412).

Неужели это правда? Мы этого совсем не знали. По точному счету самого автора, в его книге 760 примечаний ("Ответ". С. 407), но ни в одном из этих бесчисленных примечаний не было дано знать читателю об этом приятном для нас обстоятельстве..."

А.П. Лебедев. Ошибка (Критико-библиографический эскиз)


А.П. Лебедев. Новый метод в исследовании церковно-исторических вопросов

А.П. Лебедев пишет: "Все лучшее в нашей церковно-исторической литературе по вопросам общей церковной истории ограничивается лишь журнальными статьями, посвященными этим вопросам. Литература книжная по этим вопросам крайне бедна, если только можно признать ее существование. Это делает тем драгоценнее для церковно-исторической науки указанной сферы церковно-исторические журнальные статьи. И нельзя жаловаться на то, что подобные статьи появлялись редко, напротив, духовная журналистика, в особенности истекшего года, одарила историческую науку не одной статьей в рассматриваемом роде. Особенного внимания науки заслуживают статьи, поименованные нами в заглавии; они интересны в двух отношениях: с одной стороны, церковно-историческая наука встречается в них с воззрениями самобытными, новыми и серьезными, основанными на глубоких научных изысканиях, или, по крайней мере, выходящих из подобных стремлений, с другой - в них находим достойные полного внимания следы критической, здраво-скептической мысли в изучении фактов и целых научных источников церковно-исторического знания. По первой стороне церковно-историческая наука становится шире, многостороннее, более многообъемлющей в своем деле; по второй - она тверже и глубже становится на основах серьезного знания. С этих двух сторон мы и думаем рассмотреть вышепоименованные статьи..."

А.П. Лебедев. Новый метод в исследовании церковно-исторических вопросов


А.П. Лебедев. Научные вопросы о святом Григории Богослове

А.П. Лебедев пишет: "Достаточно прочесть заглавие сочинения аббата Монто "Критический обзор некоторых исторических вопросов относительно св. Григория Назианзина и его века", чтобы понять, что сочинение имеет в виду задачи научные и серьезные. Всякое критическое исследование берет на себя обыкновенно труд пересмотреть те или другие научные решения вопросов, снова обследовать их, дать им лучшую постановку и освещение. Это именно и хочет сделать г-н Монто в своем исследовании о Григории Богослове. Нет нужды доказывать, как важна в церковно-историческом отношении такая личность, как Григорий Богослов. Всем известно, что он занимает самое почетное место в ряду христианских деятелей IV и начала V в., в ряду Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Нисского и Иоанна Златоуста. Его богословствование было так высоко, что оно навсегда останется образцовым. По этим отношениям диссертация Монто должна привлекать к себе внимание каждого серьезного историка Церкви. Труд этот представляется тем ценнее, что о Григории Богослове иностранная литература очень скудна. Несмотря на историческую важность Григория, изучению его личности и сочинений посвящено лишь одно замечательное сочинение немецкого богослова Ульманна, да и это сочинение появилось уже довольно давно. Протестанты вообще мало интересуются церковной историей IV и дальнейших веков Восточной церкви. Это зависит, главным образом, от того, что этот период истории Церкви они считают временем упадка и замирания христианско-церковной жизни. Церковь, по их воззрению, жила полной, могучей, привлекательной жизнью только в эпоху первых трех веков. От этого-то они с таким изумительным усердием и энергией разрабатывают церковную историю первых веков и так скупы на труды по истории дальнейших веков. Католики также немного посвящают своих работ истории Восточной церкви IV в. Это происходит частью от того, что вообще богословские науки в их среде далеко не процветают; притом же для них более живого и близкого интереса представляет история Латинской, Западной церкви, история же Восточной церкви имеет для них значение второстепенное. Монто - католик и потому представляет собой приятное исключение из ряда своих ученых собратьев..."

А.П. Лебедев. Научные вопросы о святом Григории Богослове


А.П. Лебедев. Библиографические заметки по истории древней Церкви

А.П. Лебедев пишет: "Кейм. Рим и христианство. Изображение борьбы между древней и новой верой в Римской империи во время двух первых столетий. 1881. - Обэ. Христиане в Римской империи от конца династии Антонинов до середины III в. (180-249 гг.). 1881. - Коффман. Гностицизм по его тенденции и организации. 1881. - Бонвеч. История монтанизма. 1881. - Гарнак А. Монашество, его идеалы и его история. 1882. - Копаллик. Кирилл Александрийский. Его биография, обработанная по источникам. 1881. - Новое предприятие Гарнака.

Вышепоименованные иностранные сочинения, появившиеся большей частью в истекшем году и касающиеся церковной истории древнего периода, представляют собой в разных отношениях более или менее заметный вклад в науку: иные из этих сочинений, касаясь вопросов и сторон в церковно-исторической науке, уже не раз исследованных, вносят нечто новое и интересное к существующей литературе, другие подвергают рассмотрению такие предметы науки, которые оставались доныне мало обработанными и исследованными..."

А.П. Лебедев. Библиографические заметки по истории древней Церкви



01.02.2011 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Книги

Кондратий Биркин (П.П. Каратыгин). Временщики и фаворитки

Кондратий Биркин (наст. имя - Петр Петрович Каратыгин) (1832-1888) русский историк, литератор, сын известного актера Петра Андреевича Каратыгина.

Кондратий Биркин (П.П. Каратыгин) пишет: "Внимательно перечитывая летописи былых времен, наши и иностранные, невольно приходишь к тому убеждению, что, кроме ненависти, злобы, эгоизма, зависти, и любовь играла не последнюю роль во многих мировых событиях и весьма часто оказывала немаловажное влияние на судьбы народов и целых государств. К сожалению, к этому вопросу - о значении любви в истории - с должным вниманием доныне относились весьма немногие, и нельзя надивиться бедности европейских литератур по части биографий героев и героинь, эксплуатировавших слабости сильных мира сего - временщиков и фавориток, бывших спутниками и спутницами многих светил политического горизонта, одновременно с последними и затмевавшимися. В чем искать причины равнодушия новейших историков к этому фазису домашней, так сказать, закулисной жизни монархов былых времен? Не опасно ли вводить скандалезный элемент в такую строгую, серьезную науку, какова история? Если так, то подобный взгляд, узкий и слишком односторонний, напоминает жеманницу, отворачивавшуюся от наготы античной статуи, или малодушного брюзгу, опрометью бросающегося наутек от смрадного трупа из анатомического театра. Наука и скандал несовместны: для антиквария или художника античная статуя, несмотря на ее наготу, точно такой же драгоценный предмет для изучения, как рассекаемый смрадный труп для анатомиста. От историка, посвятившего свое перо жизнеописанию фавориток, никто и не потребует сальных анекдотцев; в биографии фаворита или временщика не должно быть страниц, напоминающих Аретино, Боккаччо или Лафонтена. Если к любви в истории отнестись единственно как к источнику добра и зла, если на любовь посмотреть только как на силу слабых и слабость сильных, тогда биография временщика или фаворитки, бесспорно, может иметь смысл и значение..."

Кондратий Биркин (П.П. Каратыгин). Временщики и фаворитки


"Жёлтые" новости наших проектов


Ноябрь 2010

Жёлтая новость в ожидании!





Наши проекты

Монастыри и храмы Северо-западаЛитература и жизнь. Проблемы современной литературыПолитический детектив. Англия 1931RPG Настоящие Звёздные Войны - IIRPG. Проблемы, решения, реклама

ВЕРНУТЬСЯ НА НАЧАЛО СТРАНИЦЫ


Hosted by uCoz