Новости сайта Монастыри и храмы Северо-запада

21.03. 2010. На сайт "Монастыри и храмы Северо-запада России" добавлен альбом: Церковь во имя св. мч. Царевича Алексия в пос. Саблино

Каждому приехавшему в Саблино открывается странная картина - с северной стороны привокзальной площади находится каменный фундамент большого здания в довольно хорошем состоянии. На части этого фундамента построена маленькая церковь-часовня, освещённая во имя царственного мученика царевича Алексия. Остальная часть фундамента остаётся открытой.

История этого храма такова. В 1890-х годах возле станции Николаевской железной дороги сформировался дачный посёлок, в котором столичные жители отдыхали от городской суеты. Железнодорожная станция, как и посёлок, назывались "Саблино", по имени извилистой речки Саблинки протекающей через территорию посёлка. В посёлке в 1897 году была построена часовня, но она была маленькая и не вмещала всех желающих и потому решено было построить новый большой храм. 12 декабря 1904 года был избран комитет по постройке, председателем которого стал профессор Н.Н. Митинский.

13 мая 1905 года было получено благословение на постройку храма от митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Антония. 14 мая 1906 года у привокзальной площади было освящено место для постройки церкви. Участок этот принадлежал Николаевской железной дороге, но администрация уступила эту землю для строительства храма. 25 июня 1906 года состоялась закладка храма во имя Святителя Николая Чудотворца.

Полный текст и фотоальбом Церковь во имя святаго страстотерпца царевича Алексия в пос. Саблино

Новости сайта Литература и жизнь

30.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

К.Д. Ушинский. Внутреннее устройство североамериканских школ

К.Д. Ушинский пишет: "...В отношении к своим питомцам учителя и учительницы являются чем-то вроде старших братьев и сестер. Само собой разумеется, что при таком положении дела нельзя ожидать, чтобы эти наставники имели все познания, требуемые их обязанностями, и тот практический навык в преподавании, который дается только опытностью; и мы не думаем, чтобы свежая и энергичная деятельность, характеризующая молодость, вполне могла вознаградить недостаток знаний и опытности, как полагает г. Сильестрём. Но конечно, при такой системе учителя могут быть найдены за небольшую цену и в достаточном количестве. В последнее время появились попытки, как мы увидим ниже, сделать звание учителя постоянной и прочной профессией посредством учреждения нормальных школ, в которых бы могли приготовляться учителя, могущие удовлетворить большим требованиям. Но эти попытки встречены в Америке недоверчивостью, да, кажется, и сам г. Сильестрём не разделяет мнения в пользе этих заведений. "Конечно, - говорит он, - эти люди будут иметь больше познаний, но зато и больше педантизма, больше способностей к преподаванию, но и больше лени и равнодушия к своему делу, особенно люди уже пожилые. Многие думают, что под хорошим надзором, которому молодые люди подчиняются охотно, молодой преподаватель, несмотря на все свои недостатки, принесет более пользы, чем полуученый и упрямый педант, каким весьма легко делается учитель низшего разряда. Впрочем, надобно заметить, что эта система приложима более всего в Америке, где все народонаселение и каждое лицо в отдельности одушевлены удивительным духом промышленности и обладают не менее удивительной способностью выполнять какое угодно призвание. Эти качества, кажется, родятся вместе с американцем"...."

Полный текст статьи К.Д. Ушинского "Внутреннее устройство североамериканских школ"

К.Д. Ушинский привлекал внимание русского читателя к демократическим идеям американской педагогики того времени, к тем прогрессивным сторонам учебно-воспитательной практики, которые имелись в школах США. Но содержание статьи этим не ограничивалось. В ней выражались взгляды К. Д. Ушинского на важнейшие проблемы педагогики: на сущность познавательной деятельности, соотношение науки и учебного предмета, содержание школьного обучения в связи с окружающей жизнью. Педагог высказывал также свое отношение к школьному учебнику, говорил о требованиях к детской книге, Характере учительского труда и др.

К.Д. Ушинский. О пользе педагогической литературы

К.Д. Ушинский пишет: "Крайняя бедность нашей педагогической литературы сравнительно с практической педагогической деятельностью нашего отечества не может не броситься в глаза человеку, обратившему свое внимание на этот предмет. С одной стороны, более пяти тысяч учебных заведений, до двадцати тысяч преподавателей, несколько университетов, из которых старейший уже отпраздновал свое столетие, огромный педагогический институт. С другой стороны - две-три слабые попытки педагогических курсов, мало кому известные, ни одного сколько-нибудь замечательного педагогического сочинения, не только оригинального, но даже переводного, десятка два педагогических статей, из которых большая часть принадлежит к числу речей, сказанных ex officio, ни одного педагогического журнала. Нельзя не сознаться, что эта несоразмерность педагогической практики и педагогической теории весьма значительна и что если русское пра-вительство сделало с своей стороны более, чем правительство какого-либо другого государства, для образования народного, то литература наша слабо отвечала этим великодушным усилиям..."

Полный текст статьи К.Д. Ушинского "О пользе педагогической литературы"

Данную статью К.Д. Ушинского историки склонны считать первой из серии его собственно педагогических публикаций. В ней затрагивались многие из общепедагогических проблем, которые ставила перед К.Д. Ушинским его практическая деятельность в качестве преподавателя и инспектора классов Гатчинского сиротского института: о связи педагогической теории с практикой, о задачах педагогики как науки, о цели воспитания, о значении личности учителя в практическом деле обучения и воспитания.

К.Д. Ушинский. Воспоминания об обучении в Новгород-Северской гимназии

К.Д. Ушинский пишет: "Первенец университетов русских, университет Московский, отпраздновал уже свой столетний юбилей; но, несмотря на это, если сравнить положение наших университетов в общественной жизни с тем, которое имеют в ней древние университеты Германии и Англии, то мы увидим, что это историческое явление западной жизни, развившееся из нее совершенно органически, будучи перенесено на русскую почву, пустило в нее еще не слишком глубокие корни и приняло, кроме того, особенный, только русской жизни свойственный характер, который иногда не вполне гармонирует с его ученым и воспитательным значением. Мы не будем разбирать здесь ни причин этого Явления, ни его многоразличных последствий, что увлекло бы нас слишком далеко от той главной мысли, которую мы хотим высказать в нашей статейке; но расскажем лучше нашу собственную университетскую жизнь именно потому, что она, сколько мы наблюдали, и тогда и впоследствии прошла почти точно так же, как проходила пятнадцать лет тому назад и теперь еще проходит университетская жизнь большей части русских студентов. Просим наших читателей не приписывать нам никаких притязаний на печатную автобиографию. Мы вполне сознаем нелепость подобных притязаний; но говорим здесь о себе именно потому, что и мы прожили и прочувствовали то, что прожито и прочувствовано более или менее одинаково многими сотнями бедных молодых людей, и прежде и после нас промелькнувших в стенах университетских аудиторий..."

Полный текст очерка К.Д. Ушинского "Воспоминания об обучении в Новгород-Северской гимназии"

Этот очерк - фрагмент неоконченной вводной части к задуманной педагогом работы об университетском образовании. Воспоминания характеризуют среднюю общеобразовательную школу 30-х гг. XIX в.

К.Д. Ушинский. Поездка за Волхов

К.Д. Ушинский пишет: "В половине девятого я был на Невской пристани. Пароход "Урания", который должен был ровно в девять часов отправиться в Шлиссельбург, уже дымился, пыхтел и собирался с силами. Приказчики и работники с ящиками, цибиками, узлами уже суетились на палубе, и я, взойдя на нее, остановился у перил, чтобы рассмотреть своих спутников. Общество было самое пестрое, но, несмотря на все свое разнообразие, разделялось резко на две категории: в первой разнообразие цветов было сильнее, но легкое преимущество оставалось за черным; во второй владычествовал серый. Лица первой категории, заплативши целковый, чинно рассаживались по лавочкам кормы или пользовались правом спускаться в каюту; серые же мирно улеглись на полу передней части парохода, укладывали головы на кулечки, свернутые армяки или на колени своих соседей и, заплатив полтинник, метили выспаться на целковый. Вещи и товары горой навалены были посредине парохода..."

К.Д. Ушинский. "Поездка за Волхов"

29.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Н.С. Гумилев. Антология современной поэзии (рецензия)

Николай Степанович Гумилев (1886-1921) русский поэт Серебряного века, создатель школы акмеизма, переводчик, литературный критик, путешественник.

Рецензия Н.С. Гумилева написана на сборник, который рассказывает о Генри Уодсворте Лонгфелло (1807 —1882), Джоне Китсе (1795 —1821), переводах лорда Альфреда Теннисона (1809—1892), Роберте Браунинге (1812—1889), Шарле Вильдраке (1882—1971), Жюле Ромене (1885—1972), Жане Мореасе, Роберте Льюисе Стивенсоне (1850 —1894), Ульяме Блэйке (1757 —1827), Джозуе Кардуччи (1835—1907), Джованни Пасколи (1855 —1912), Габриэле Д'Аннунцио (1863—1938) и других.

Гумилев пишет: "Киевская "Антология" бесспорно лучшее имеющееся у нас руководство для ознакомления с той полосой поэзии, которая царила в эпоху "Весов". Отдел иностранной поэзии слабее, потому что составитель, рабски следуя взглядам тех же "Весов", повторил их ошибки, теперь уже всеми признанные, и не постарался дополнить их пропуски..."

Полный текст маленькой рецензии Н.С. Гумилева "Антология современной поэзии"

Н.С. Гумилев. О французской поэзии

По свидетельству Н. А. Оцупа, Гумилев в 1919—1920 гг. читал лекции «о новой поэзии, о французских символистах» (О ц у п Н. Н. С. Гумилев: Воспоминания // Последние новости. Париж, 1926. № 1982. 26 августа); ср. воспоминания Г. В. Адамовича: «Когда-то Гумилев в тесном замкнутом кружке, "для избранных", читал о французской поэзии лекции: бывало интересно, даже увлекательно,— в частности, о Мореасе, которого Гумилев особенно любил. Но о Малларме стыдно было слушать! Гумилев его высокомерно „опровергал", противопоставляя ему Готье и парнасцев и цитируя его стихи, в том числе и "Лебедя", повторял: "Не знаю, для чего это написано"» (Адамович Г. О Штейгере, о стихах, о поэзии и прочем // Опыты. Нью-Йорк, 1956. № 7. С. 31).

Н.С. Гумилев пошет: "Французская поэзия восемнадцатого века во всем следовала приемам, открытым в предыдущем веке Малербом и возвещенным его глашатаем Буало: безупречности формы при благородно-простом и ясном содержании. В то время Париж был действительно средоточьем мира, его столицей, и французские поэты ставили себе главнейшей задачей сиять, подражая в этом своим предшественникам из другой столицы мира, древнего Рима. От Малерба они отличались только тем, что заменили его силу грацией, его вкус робостью. Поэзия им представлялась совсем особым миром со своею собственной топографией, миром, отличным от земли и только случайно пользующимся земными именами; в этом мире гармония целого поглощает подробности, сглаживает отличья, равняет великое и малое в слегка - но только слегка - приподнятом стиле. Словом, это был божественный воляпюк поэзии, всем понятный, никому не родной. Только паденье Наполеона и с ним военной мощи Франции заставило ее поэтов задуматься над тем, что есть иные страны и иные способы творчества, что поэту свойственно не столько петь и сиять, сколько говорить и жить. Так появился романтизм..."

Полный текст очерка Н.С. Гумилева "О французской поэзии"

Н.С. Гумилев. Поэзия Бодлера

Текст статьи — это предисловие к неосуществленному изданию Бодлера в издательстве «Всемирная литература».

Н.С. Гумилев пишет: "Теперь несомненно, что Бодлер один из величайших поэтов XIX века и во всяком случае наиболее своеобразный. Это, конечно, не значит, что он был чужд каких-либо влияний, тогда он не был бы великим, нет, просто эти влияния были настолько разнообразны и в то же время так глубоко восприняты и целостно слиты, что создали поэтическую индивидуальность, подарившую миру "новый трепет" (выраженье Виктора Гюго). Из французов его учителями были Сент-Бев и Теофиль Готье. Первый научил его находить красоту в отверженном поэзией, в природных пейзажах, сценах предместий, в явлениях жизни обычной и грубой; второй одарил его способностью самый неблагородный материал превращать в чистое золото поэзии, уменьем создавать фразы широкие, ясные и полные сдержанной энергии, всем разнообразьем тона, богатством виденья. Влиянье этих двух мэтров на Бодлера было настолько сильно, что его по справедливости причисляют к романтикам, мненье, которое разделял и он сам. Затем его сверстник и друг Теодор де Банвиль в своих "Клоунских Одах" задумал путем примененья неожиданных рифм создать новый род комического и этим натолкнул Бодлера на работу над редкими и новыми рифмами, что, конечно, отразилось на причудливости и изысканности его стиля..."

Полный текст статьи Н.С. Гумилева "Поэзия Бодлера"

Н.С. Гумилев. Сергей Ауслендер. Рассказы

Н.С. Гумилевпишет: "Больше чем кто-нибудь другой из русских писателей Сергей Ауслендер петербуржец. Он чувствует свой город и рождающимся, весь из свай и стропил, по воле Петра, и трогательно-наивным двадцатых годов, и современным, подтянутым и великолепным. Его герои тоже петербуржцы, все эти блестящие гвардейские офицеры, томные застенчивые юноши и милые глупенькие девушки; и, конечно, только в Петербурге с ними могут случаться такие неожиданные и загадочные приключения..."

Сергей Абрамович Ауслендер (1886—1937?) — прозаик, драматург, критик, участник «молодой редакции» «Аполлона».

Родился в купеческо-дворянской семье. Отец Абрам Яковлевич Ауслендер был родом из еврейской купеческой семьи и народовольцем; умер в ссылке в Сибири вскоре после рождения сына. С другой стороны предки C. А. Ауслендера были из старинного ярославского дворянского рода, мать приходится сестрой М. А. Кузмину.

Учился в гимназиях Киева, Москвы, Нижнего Новгорода. Окончил 7-ю классическую гимназию (1906, Санкт-Петербург). Учился на историко-филологическом факультете императорского Петербургского университета (1910). Дружеские отношения поддерживал с М. А. Кузминым. В 1910 женился на актрисе Н. А. Зборовской (сестре критика, драматурга, шахматного обозревателя Е. А. Зноско-Боровского).

После 1922 года писал главным образом историко-революционную беллетристику для юношества. В 1937 году репрессирован.

Полный текст рецензии Н.С. Гумилева "Сергей Ауслендер. Рассказы"

27.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Н.Ф. Федоров. Вопрос о восстановлении всемирного родства. Средства восстановления родства. Собор

Фёдоров Николай Фёдорович (1829 - 1903) русский религиозный мыслитель и философ-футуролог, деятель библиотековедения, педагог-новатор. Один из основоположников русского космизма.

Н.Ф. Федоров пишет: "В спорах с желающими объединения церкви в лице римского папы православные указывают на вселенский собор, как на "выражение сознания и жизнедеятельности целой вселенской церкви". Вполне соглашаясь с этим мнением, признавая органом единства вселенский собор, нельзя, однако, не спросить, где же этот орган единства, существует ли он, в чем выражается его деятельность? В 1887 году исполнилось одиннадцать столетий со времени последнего вселенского собора, т.е. в 1887 году в 1100-й раз должно было оплакивать прекращение вселенского единства. Но никто, кажется, не оплакивал, никто, по-видимому, даже не вспомнил об утрате органа вселенского единства, а между тем для нас, христиан, это такое же печальное событие, такой же юбилей плача, как для евреев разрушение храма и Иерусалима. Мы так отвыкли от единства, что, по-видимому, даже потребности в нем не ощущаем, можно подумать даже, что мы радуемся, повторяя ежегодно (с 842 года) клятвы, положенные на последнем соборе (который, вероятно, и не считал себя последним), и называя этот день "Торжеством православия". Хотя положения последнего собора, конечно, истинны и имеют очень важное значение для будущего собора, ибо седьмой собор не ограничил религию одним мысленным, внутренним миром, но тем не менее торжествовать при воспоминании об отсеченных членах показывало бы недостаток чувства единства. (Нельзя не заметить при этом, что отсеченные члены продолжают расти, и расти в ущерб даже православию, напр. протестантство (штундизм), которое и есть иконоборство.) На самом же деле потребность единства в настоящее время чувствуется гораздо более, чем прежде; для доказательства можно указать на переговоры, веденные в 70-х годах прошлого, девятнадцатого, столетия между восточною и англиканскою церквами, и на самый характер этих переговоров. Перечитывая письма, которыми обменялись тогда представители восточной церкви с представителями англо-американской, и признавая искренность выраженных в них чувств, можно бы даже считать соединение совершившимся, т.е. начавшимся, ибо в чем же и состоит христианство, как не в братской любви, основанной на полном взаимном знании; а между тем оказываются препятствия к соединению и, что всего страннее, изумительнее, этими препятствиями оказываются догматы, таинства, обряды, каноны самого же христианства. В наше время нередки случаи, когда дружба завязывается между людьми разных исповеданий, разных вер; иногда наука, искусство соединяют иноверцев в общих занятиях, или брак заключается между лицами разных исповеданий, и в этих случаях религия, даже христианская, вопреки своей сущности, становится орудием разделения между друзьями, между мужем и женой (супругами), между сыном и отцом или матерью. Такие явления не только нередки, а даже составляют необходимую принадлежность нашего века, облегчившего и усилившего сношения между народами. Уже это одно обстоятельство, если бы даже не признавать (что совершенно невозможно) за христианством активного дела, дела водворения братства путем исследования причин небратского состояния всего мира, всей вселенной, путем исследования, возможного лишь при участии светских ученых, составляет достаточную причину к созванию вселенского собора. Собору, созванному по этому вопросу, не будет ни малейшей нужды вдаваться в догматические споры, ибо на вопрос, почему догматы (догматы о Триединстве, искуплении и т.д.) могут быть причинами разъединения, ответ дать легко: догматы будут вести к сближению, а не к разъединению, когда за ними будет признано значение не верований только - мыслей, слов, - а заповедей, которые требуют исполнения, дела. То же самое нужно сказать, и было уже говорено, о таинствах и обрядах. Словом, собору необходимо признать за христианством активное дело и сделаться постоянным, а не временным только органом братотворения. Если вселенский собор есть "орган сознания и жизнедеятельности", то остается признать, что с окончанием соборного периода христианство утратило вселенское, всечеловеческое сознание и жизнедеятельность, т. е. человечество не в христианстве, не во Христе уже сознает свое единство; так что в настоящее время едва ли даже не забыли, что переживаемое христианством время есть лишь "межсоборная пора"..."

Полный текст произведения Н.Ф. Федорова "Вопрос о восстановлении всемирного родства. Средства восстановления родства. Собор"

Н.Ф. Федоров. О завершении роста человеческого рода; об его физическом совершеннолетии и умственном несовершеннолетии

Н.Ф. Федоров пишет: "Род человеческий очень недалек от физического совершеннолетия, т.е. от завершения его роста (в смысле размножения) и обнаружения абсолютного (для земного шара) поземельного кризиса; но, к сожалению, он весьма еще далек от совершеннолетия умственного, от объединения сынов на земле как погосте отцов, от объединения в общем небесном деле регулирования движением земли, в деле землеводства и перехода на другие земли (земли небесные, планеты) путем не рождения, а воскрешения. Правда, те, которые целью человечества ставят только комфорт для всех или для наибольшего числа, всячески стараются доказать, что земля очень велика, а средства ее неистощимы (но ведь и интенсивность имеет пределы, а неестественная интенсивность не может не порождать болезней), что равносильно признанию земли безграничною и противоречит принятому наукою коперниканскому мировоззрению, признающему землю ничтожною песчинкою в мироздании. Однако желать замедления в движении к физическому совершеннолетию - значит желать усиления неурожаев, эпидемий, вообще - усиления смертности и уменьшения рождаемости, т.е. усиления разврата, так как признающие комфорт целью жизни, уж конечно, не могут требовать аскетизма, воздержания!.."

Полный текст небольшой статьи Н.Ф. Федорова "О завершении роста человеческого рода; об его физическом совершеннолетии и умственном несовершеннолетии"

Н.Ф. Федоров. Задача Конференции мира

Н.Ф. Федоров пишет: "В чем состоит естественная задача Конференции о мире, составленной из представителей всех распавшихся отечеств, ставших государствами, задача Конференции, создаваемой "стоящим в праотца-место", Императором третьего уже Рима, признавшего, что "четвертому не быть", т.е. отвергшего возможность какого-либо иного объединения? Принявшие приглашение на Конференцию этим самым признают общее отечество, а следовательно, и неестественность войны, т.е. одинаково, и нападения и защиты, до сих пор считавшихся священным долгом сынов, к которому и должны были приготовлять их отцы. В этом приготовлении, т.е. в воспитании сынов, в передаче им этого дела и заключалась особенная обязанность отцов. В чем же будет состоять долг сынов теперь, когда предполагается, что ни в нападении, ни в защите нужды не будет, когда признано одно общее отечество, одно праотечество всех сынов, всех разумных существ? Признав неестественность взаимной борьбы сынов, не признается ли этим и естественность долга соединения сынов, всех разумных существ для борьбы с неразумною, смертоносною силою, лишающею сынов их отцов? Этот долг соединения против смертоносной силы и заменит неестественный долг нападения и защиты. Необходимо при этом заметить, что нынешние враждебные отношения суть произведение именно слепой смертоносной силы, того, что называется эволюциею и прогрессом. Короче сказать: признающие общее отечество тем самым признают неестественность борьбы друг с другом за землю, как прах отцов, и необходимость соединения для борьбы со слепою силою, умертвившею отцов и превратившею сынов во врагов, - признают необходимость объединения сынов для воскрешения отцов. Приводя вопрос или дело Конференции к его простейшему выражению, мы хотим показать не легкость, а величайшую трудность этого дела. Признать всем государствам себя отечествами - значит стать детьми, т.е. подняться на величайшую нравственную высоту. На этой высоте они узнают себя сынами и пред ними откроется цель жизни..."

Полный текст статьи Н.Ф. Федорова "Задача Конференции мира"

Н.Ф. Федоров. О задачах Конференции о разоружении. Адрес от голодающей Руси

Н.Ф. Федоров пишет: "Продовольственно-санитарный вопрос может быть разрешен лишь участием в нем всех, введением всеобще-обязательного образования в связи с воинскою повинностию, производящею опыты над новым употреблением оружия, а именно: над обращением его не на истребление себе подобных, а на управление, на регуляцию слепой силы, носящей, по слепоте своей, смерть.

Виньеткою заглавного листа этой статьи должен быть "Иван Великий", из коего народное предание, вопреки истории, сделало памятник трехлетнего голода. Что же говорит эта центральная звонница, этот "пуп" русской земли, эта благовестница, колокольня колоколен, высотою своею свидетельствующая о величии зла? Этот памятник голода требует, чтобы мы не забывали о голоде. В забвении этого вопроса - гибель земли. Вместе с тем Иван Великий есть и сторожевая башня, т.е. памятник бывших нашествий, указывающий ныне, куда должны быть употреблены силы, тратившиеся на оборону от степных кочевников.

Не из скромности, обращаясь к ученым, мы называем себя неучеными, а потому, что мы, как простолюдины, и оживление, и воскрешение, и умиротворение понимаем не метафорически. Под оживлением разумеем телесное оживление, под воскрешением - восстановление жизни всех прошедших поколений не в мысли лишь, а в действительности, а под умиротворением разумеем употребление оружия не для нанесения ран, смерти и всякого вреда себе подобным. Поэтому и примирение церквей, не исключающее войны, считаем ложным примирением. Под орудиями же (или оружием) разумеем не только военные, но и гражданские, т.е. орудия казни, причисляя сюда и языки как орудия брани..."

Полный текст статьи Н.Ф. Федорова "О задачах Конференции о разоружении. Адрес от голодающей Руси"

26.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

А.С. Хомяков. К сербам. Послание из Москвы

Хомяков Алексей Степанович (1804 - 1860) - философ, публицист.

А.С. Хомяков пишет: "Много получили вы, братья, милостей от Господа Бога в последние годы: свободу от нестерпимого ига народа дикого и неверного, самостоятельность и самобытность в делах общественных, возможность мирного и безмятежного жития, возможность развития умственного, нравственного и духовного, согласно с духом просветившего нас христианства, и, наконец, возможность содействовать благу меньших братии ваших наставлениями и примерами вашими. Таких счастливых приобретений достигли вы собственным мужеством, отчасти также содействием и сочувствием единокровного, единоверного вам народа русского, более же всего благословением Бога, устроившего обстоятельства политической жизни для прекращения бедствий и унижения, которыми испытывал он в продолжении веков вашу веру и терпение. Таким Божьим милостям не могли бы мы не порадоваться, когда б они посетили и всякий другой, вполне нам чуждый, народ; но никому не можем мы сочувствовать так, как вам и другим славянам, особенно же православным. Никакой иноземец (какой бы ни был он добрый и благомыслящий) не может в этом с нами равняться: ибо для него вы все-таки чужие, а для нас, сербы, вы земные братья по роду и духовные братья по Христу. Нам любезен ваш наружный образ, свидетельствующий о кровном родстве с нами; любезен язык, звучащий одинаково с нашим родным языком; любезен обычай, идущий от одного корня с нашим собственным обычаем. И так искренно и от глубины души благодарим мы Бога за милости, которые он вам ниспосылает, и просим, дабы он продлил и увеличил ваше благоденствие и прославил вас всякою истинною славою блага духовного и преуспеяния общественного пред всеми народами..."

Полный текст статьи А.С. Хомякова "К сербам. Послание из Москвы"

А.С. Хомяков. А.Д. Блудовой. При посылке стихов "К России".

Стихи начинаются словами:

Гордись! — тебе льстецы сказали. —

Земля с увенчанным челом,

Земля несокрушимой стали,

Полмира взявшая мечом!

Пределов нет твоим владеньям,

И, прихотей твоих раба,

Внимает гордым повеленьям

Тебе покорная судьба... и т.д.

А.С. Хомяков пишет А.Д. Блудовой: "Эти стихи написал я, графиня, на днях. Как стихи, они вам понравятся; надеюсь, что они понравятся, как чувство. Во всяком случае они сказались у меня невольно. Как человеку в минуту подвига опасного должна представиться его внутренняя жизнь тем яснее, чем самый подвиг лучше и чище, так и обществу. Странна была бы речь о смирении (а не это ли чувство уважаем мы в России по преимуществу?), если бы смирение не выражалось сознанием слабых сторон или пороков в те минуты, которые призывают к великому и опасному служению. От печати я удален; но мне кажется, такие стихи должны быть полезными, призывая к серьезному пониманию великого дела, к которому мы идем. Разумеется, если б можно было думать о печати, я сказал бы, что слова И игом рабства клеймена (слишком резко определяющие крепостное состояние) можно заменить И двоедушьем клеймена. Также поставить другое на место всякой мерзости полна. "

Письмо А.С. Хомяков. А.Д. Блудовой. При посылке стихов "К России"

А.С. Хомяков. Письмо А.Н. Попову

А.С. Хомяков пишет А.Н. Попову: "Видите ли Ф.И. Тютчева? Разумеется, видите. Скажите ему мой поклон и досаду многих за его стихи. Все в восторге от них и в негодовании на него. Не стыдно ли молчать, когда Бог дал такой голос? Если он вздумает оправдываться и ссылаться, пожалуй, на меня, скажите ему, что это не дело. Без притворного смирения я знаю про себя, что мои стихи, когда хороши, держатся мыслью, т.е. прозатор везде проглядывает и, следовательно, должен наконец задушить стихотворца. Он же насквозь поэт (durch und durcn (насквозь (нем.))). У него не может иссякнуть источник поэтический. В нем, как в Пушкине, как в Языкове, натура античная в отношении к художеству. Пристыдите его молчанием. Статья его в Reue des d M вещь превосходная, хотя я и не думаю, что ее поняли и у нас в Питере, и в чужих краях. Она заграничной публике не по плечу. Заодно попеняйте ему за нападение на souverainite du peuple (суверенитет народа (фр.)). В нем действительно souverainite supreme (верховный суверенитет (фр.)). Иначе что же 1612 год? И что делать Мадегасам, если волею Божиею холера унесет семью короля Раваны? Я имею право это говорить потому именно, что я антиреспубликанец, антиконституциналист и проч. Самое повиновение народа есть ип acte de souverainite (акт суверенитета (фр.)). А все-таки статья Ф. И. Т. есть не только лучшее, но единственное дельное, сказанное об европейском деле где бы то ни было. Скажите ему благодарность весьма многих.

Добрый и славный Шевырев! Он хлопотал как мог и теперь хлопочет для Коссовича. Я слышал, что он что-то другое ему приискал. Знает ли про это Коссович, и правда ли это? Шевырев ко мне почти не ездит: боится Закревского. Это смешная сторона отличного человека. Мне, кажется, не нужно прибавлять, что я буду приискивать всякое средство быть полезным для Каэтана Андреевича. Что-то Бог даст?.."

А.С. Хомяков. Письмо А.Н. Попову

А.С. Хомяков. Письма Н.М. Языкову

А.С. Хомяков пишет Н.М. Языкову: "Грустное известие пришло из Петербурга. Пушкин стрелялся с каким-то Дантесом, побочным сыном голландского короля. Говорят, что оба ранены тяжело, а Пушкин, кажется, смертельно. Жалкая репетиция Онегина и Ленского, жалкий и слишком ранний конец. Причины к дуэли порядочной не было, и вызов Пушкина показывает, что его бедное сердце давно измучилось и что ему хотелось рискнуть жизнью, чтобы разом от нее отделаться или ее возобновить. Его Петербург замучил всякими мерзостями; сам же он себя чувствовал униженным и не имел ни довольно силы духа, чтобы вырваться из унижения, ни довольно подлости, чтобы с ним помириться. Жена вероятно причина дуэли; впрочем, вела себя всегда хорошо.

Бедный Пушкин! Пожалей об нем и помни, что если он умрет, так тебе надобно будет вдвое более трудиться..."

А.С. Хомяков. Письма Н.М. Языкову

Адресат письма - Языков Николай Михайлович (1803 - 1846), поэт. Родился в Симбирске, в семье помещика. Получил хорошее домашнее образование. Далее учился на философском факультете Дерптского (Тартуского) университета (1822—1829).

Дебютировал в печати в 1819. В 1826 году гостил в Тригорском у А. С. Пушкина, который восторженно отзывался о стихах Языкова. В 1831 году вместе с П. В. Киреевским начинает собирать материалы по русской народной поэзии. Сближается со славянофилами (семьей Аксаковых, А. С. Хомяковым и др.).

В 1831 поступил на службу в Межевую канцелярию, но в 1833 вышел в отставку так как в 1833 у Языкова обнаружили тяжелейшую болезнь спинного мозга. Он покидает Москву и живет в симбирском имении, очень много пишет несмотря на болезнь. Языков умер в возрасте сорока трёх лет.

24.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Л.И. Шестов. Апофеоз беспочвенности (Опыт адогматического мышления)

Шестов Лев Исаакович (1866 - 1938) русский философ, один из основоположников экзистенциальной философии, оказавший значительное влияние на творчество Булгакова.

Л.И. Шестов пишет: "Мораль научна - наука моральна. Ясно, что теория познания проглядела нечто чрезвычайно существенное. Предпосылка критической философии: разум, в исследовании способности которого она полагает свою главную задачу, есть нечто неизменное, всегда себе равное, - совершенно произвольна и ни на чем не основана. Вся уверенность Канта держалась только на его готовности объединить математику с естествознанием под одним общим именем науки. Но откуда такая готовность? Для человека беспристрастного, для человека, принужденного быть беспристрастным, - ибо кто добровольно захочет отказаться от своих страстей и желаний? - тут только открывается во всей своей несомненности одно чрезвычайно важное обстоятельство. Всякий философ - исследователь рано или поздно сбрасывает с себя намозолившую ему спину вязанку чистых идей и делает привал, чтобы зачерпнуть живой воды из эмпирического источника, - хотя бы он и дал вначале самое торжественное обещание не прикасаться к эмпиризму: Канту нужно было остановиться, Канту больше всего в жизни нужен был отдых и конец - после того трудного перехода, на который вынудил его своим скептицизмом Юм. Но прямо признаться в своей человеческой слабости и сказать, как говорит всякий истомившийся путник: "я устал и хочу отдохнуть, хотя бы на воображаемой вере в достигнутую цель", - с тех пор как существует философия, разве кто-либо из основателей великих систем разрешал себе такую откровенность? Но и то сказать: кто хочет приобрести славу Александра Македонского и покорить мир, не распутывает, а разрубает гордиевы узлы. Когда человек теряет способность и силы двигаться вперед, он начинает утверждать, что дошел до конца, что дальше идти некуда и не нужно, что пора остановиться и начать строить мировоззрение.

Здесь, быть может, и кроется разгадка того, что каждое новое поколение выдумывает свои истины, нимало не похожие на истины предыдущих поколений и даже не имеющие с ними никакой преемственной связи - хотя историки из сил выбиваются, чтобы доказать противное. Какая может быть связь и взаимное понимание между бодрым юношей, вступающим в жизнь, и усталым стариком, подводящим итоги своему прошлому? Да и усталость усталости рознь. Иной раз сон бежит от измученного непосильным трудом и долгим бдением человека, и, наоборот, как часто это капризное божество дарит своими благами ленивого и досужего бездельника. Вот тут-то и поди с рассуждениями о благотворности отдыха и необходимости концов! Какие бы строгие доказательства вы ни приводили, с какою бы уверенностью вы ни становились в позу Александра Македонского, в известных случаях вся наша аргументация и весь пафос декламации будут потрачены даром. По воле судьбы этому человеку не до отдыха, не до сна. Прославлять сон и покой, говорить о нравственной обязательности сна и покоя пред человеком, для которого непрерывная бессонница и вечная внутренняя тревога стали почти второй природой, - разве может быть более бесцельный и плоский вид издевательства? Всякие концы и последние слова, даже прославленные метафизические утешения покажутся ему праздной и раздражающей болтовней..."

Л.И. Шестов. "Апофеоз беспочвенности (Опыт адогматического мышления)"

К.Н. Леонтьев. Мое обращение и жизнь на св. Афонской горе

Константин Николаевич Леонтьев (1831 - 1891) - российский дипломат; мыслитель религиозно-консервативного направления: философ, писатель, литературный критик, публицист и дипломат, поздний славянофил.

К.Н. Леонтьев пишет: "Однажды на Афоне я разговаривал с отцом Иеронимом о тех неожиданных внутренних переменах, которые я в себе ощущал по мере того, как вникал все больше и больше в учение православной церкви. Эти перемены и новые ощущения удивляли и радовали меня. Разговаривая так, я дошел до мысли, что было бы полезно поделиться когда-нибудь с другими этой историей моего "внутреннего перерождения". Отец Иероним согласился, но прибавил: "При жизни вашей печатать это не годится. Но оставить после себя рассказ о вашем обращении - это очень хорошо. Многие могут получить пользу; а вам уже тогда не может быть от этого никакого душевредительства". Потом он, весело и добродушно улыбаясь (что с ним случалось редко), прибавил: "Вот, скажут, однако, на Афоне какие иезуиты: доктора, да еще и литератора нынешнего обратили".

Это о действительной, автобиографической моей исповеди. Но с другой стороны, он же находил, что можно написать и роман в строго православном духе, в котором главный герой будет испытывать в существенных чертах те же самые духовные превращения, которые испытывал я. Роман такого рода он благословлял напечатать при жизни моей, потому что многое во внешних условиях жизни было бы изменено и не было бы ясно: я ли это или не я. Мысль эта пришла мне самому, а не ему, но он ее охотно одобрил, находя, что и эта форма как весьма популярная и занимательная может принести пользу как своего рода проповедь..."

К.Н. Леонтьев. "Мое обращение и жизнь на св. Афонской горе"

К.Н. Леонтьев. Четыре письма с Афона

К.Н. Леонтьев пишет: "Двенадцать лет тому назад я гостил долго на Святой Горе. Все, не только подвижническое, но и просто сказать — христианское, для меня тогда было как будто ново; но это, новое, было не в самом деле чем-то новым, но непростительно и легкомысленно забытым; и вот, живя на Афоне, я постепенно опять научился всем сердцем понимать те самые мысли и слова, которые я слыхал давно и знал с детства, но которых истинный смысл был мною пренебрежен и не понят. Мне хотелось по-своему писать об этих словах и мыслях, об этих названиях и чувствах. Хотелось писать на память, как вздумается. И вот я представил себе человека русского, образованного, думающего, который долго (подобно мне) жил без руководства веры... и, наконец, почувствовал потребность этого руководства. Обстоятельства жизни этого человека могли быть иные, чем мои, чувства — те же. Мне хотелось передать эти чувства, эту радость первого обращения и если не всю ту работу мысли, которая помирила во мне реалиста с христианином, то хоть часть ее...

Я желал, чтобы эти письма были легки, и доступны, и живы. Я вообразил себе, что у моего вымышленного автора этих писем осталась в России молодая подруга — жена, невеста, дочь, младшая любимая сестра — это все равно... что, покинув ее для Бога (навсегда ли, если он должен стать монахом, на время ли только, — если он должен вернуться «в мир») — он хочет передать ей свои мысли; обратить и ее на свой путь для того ли, чтобы необходимая разлука и разрыв стали бы ей легче, или для того, чтобы духовная борьба и христианское сожительство впоследствии были бы им приятнее при полном единомыслии. Поэтому я и выбрал форму изложения самую свободную, почти беспорядочную, я предпочел писать — что писалось и как думалось... без системы и очереди..."

Полный текст "Четырех писем с Афона" К.Н. Леонтьева

К.Н. Леонтьев. Рассказ моей матери об Императрице Марии Феодоровне

К.Н. Леонтьев пишет: "Это было уже давно... Я просил покойную мать мою записать для меня свои воспоминания о жизни в Екатерининском институте и о позднейших сношениях своих с Императрицей Марией Феодоровной, которая до самой кончины своей не забывала ее как одну из лучших своих воспитанниц.

Многое в рассказах матери казалось мне интересным, ибо уже и тогда, в 50-х годах, когда я стал совсем "большим", даже студентом, в жизни нашей были уже такие оттенки или, говоря по-нынешнему, "веяния", которые с иных сторон делали эту жизнь 50-х годов более похожею на нынешнюю, чем на жизнь первой четверти нашего века. Строй был в 50-х годах тот же, что и в 12-м году или в 20-м; идеалы значительно изменились; вслед за Европой мы уже пережили и 30-й год, и 48-й. Под незаметным почти сразу влиянием этих идеалов строй векового созидания пошатнулся впервые в 61-м году..."

К.Н. Леонтьев. Рассказ моей матери об Императрице Марии Феодоровне

Мария Фёдоровна (жена Павла I) до перехода в православие — София-Мария-Доротея-Августа-Луиза (Sophia Marie Dorothea Augusta Luisa von Wurttemberg) (1759 - 1828) — дочь принца вюртембергского Фридриха Евгения, вторая жена (с 1776 г.) императора Павла I, мать Александра I, Николая I и цесаревича Константина Павловичей; учредительница новых женских учебных заведений в России.

22.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Л.А. Тихомиров. Двенадцатый год в мировой истории

Тихомиров Лев Александрович (1852 - 1923) - политический деятель, публицист, религиозный философ.

Л.А. Тихомиров пишет: "Воспоминания 1812 год для всякого русского составляют нечто священное. Борьба с нахлынувшим потоком врагов, обнаружившая такие великие чувства национального единения и самоотвержения русского народа, совершенно справедливо получило тогда же название "отечественной" и "народной". Она и была таковой. В ней на защиту отечества поднялся весь народ и, конечно, не часто можно видеть войны, в которых бы народ с такой отчетливостью мог понимать, за что он борется. Но во всякое время общественное мнение, видя близко частности событий, не видит многого лежащего в их подкладке, особенно же часто не в силах взвесить последствий переживаемых событий для будущего. Нам теперь все это легче понять, и в свете столетнего раскрытия мировых факторов, еще смутных для людей 1812 года, великая эпопея борьбы Наполеона и Александра I является еще более грандиозной, более полной мирового смысла, чем казалось тогда.

Война 1812 года была, по сознанию русских, борьбой за существование. Но почему? Потому ли только, что в пределы Империи вторглось неприятельское нашествие? Для огромного большинства события именно и представлялись в таком виде. Когда страшное испытание кончилось изгнанием врагов, - умнейший русский человек, герой 1812 года, являющийся пред нами в ореоле представителя народного духа, граф М.И. Кутузов, князь Смоленский, был против преследования Наполеона за пределами границы нашей. Для него представлялось, как для каждого крестьянина, для каждого помещика, для всей массы народа - что война кончена. Неприятель изгнан. Россия свободна. В европейские отношения нам мешаться незачем. Так думали не только современники, но даже и до нынешнего времени многие осуждают Императора Александра I за продолжение войны до уничтожения Наполеона. Так рассуждают политики. У гениального же художника, создавшего бессмертную поэму "Войны и мира", - вполне разделяющего национальную точку зрения эпохи 1812 года, - бесцельность продолжения войны после изгнания французов рисуется как аксиома. Русские должны были защищаться, когда на них напали. Но почему на них напали? Это безусловно непонятно для графа Л.Н. Толстого. Он создает какую-то мистическую теорию движения народов, то на запад, то на восток, отказываясь понять, почему и зачем это происходит. Глубочайший смысл титанической борьбы - где-то таится, но где и в чем, - мы, по убеждению графа Л.Н. Толстого, не знаем. Разумеется, при таком основном непонимании смысла событий, естественно было прийти к заключению, что если Россия должна была защищаться, то переходить в наступление не было ровно никаких оснований..."

Полный текст статьи Л.А. Тихомирова "Двенадцатый год в мировой истории"

Л.А. Тихомиров. Основы русского государственного строя

Л.А. Тихомиров пишет: "Наша наука государственного права обогатилась выдающимся трудом профессора П.Е. Казанского (декана Одесского юридического факультета) "Власть Всероссийского Императора по действующему праву" (Одесса, 1913). Это сочинение чисто ученое. Профессор Казанский является не публицистом, не проповедником той или иной идеи, а юристом, рассматривающим существо власти Всероссийского Императора и место, которое она занимает в современном пореформенном государственном строе как факт юридической действительности.

С этой меркой права профессор Казанский приходит к заключениям, совершенно противоречащим мнениям парламентарной школы. Он показывает именно, что с новейшими преобразованиями у нас не произошло никакого переворота государственного строя, а появился лишь новый фазис его эволюции, при которой власть Всероссийского Императора, сама по себе, осталась столь же Верховной и неограниченной в своем Верховном действии, как прежде, сохранив все свои учредительные права..."

Полный текст статьи Л.А. Тихомирова "Основы русского государственного строя"

Л.А. Тихомиров. Украинцы и малороссы

Л.А. Тихомиров пишет: "Русское единство зиждется на таких глубоких основах племенного происхождения, истории, взаимной помощи и совместного великого будущего, что русскому народу нужно бы было сначала совершенно обезуметь, чтобы начать раздробляться на отдельные племена и языки. Но безумие в народах обыкновенно не появляется. Такие фантазии свойственны только интеллигенции, к которой всецело относится замечание сапожника, обучавшего покойного графа Л. Толстого. "Что же ты не удивился, когда граф захотел шить сапоги?" - спросили его. - "Нет, что же удивляться: у господ разные желания бывают", - отвечал философ сапожного цеха. Такие же фантастические пожелания проявляются в "украинстве", поскольку оно поддерживается лицами малорусского племени, а не переряженными поляками и евреями. Но состязания врагов русской национальности и русского государства - это уже не зрящая фантазия, а очень коварный план обессилить русских. И потому-то каждому малороссу надлежит помнить, что если фантазия шить сапоги - по крайней мере безвредна, то фантазия сочинять "украинскую мову" и национальность - это есть фантазия самоубийства..."

Полный текст статьи Л.А. Тихомирова "Украинцы и малороссы"

21.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

М.Е. Салтыков-Щедрин. Стихотворения Кольцова

Михаил Евграфович Салтыков (псевд. Салтыков-Щедрин) (1828-1889) - русский писатель-сатирик, публицист, критик.

М.Е. Салтыков-Щедрин пишет: "Жизнь Кольцова, столь увлекательно описанная Белинским, есть одна из тех ежедневно повторяющихся драм, в которых талант и жажда преуспеянья являются в постоянной и иссушающей борьбе с невежеством, самодовольством и косностью. Любопытных мы отсылаем к самой статье Белинского, согретой искренним и теплым чувством симпатии к этой замечательной личности. Что касается до нас, то мы вкратце расскажем только то, что необходимо для уразумения дальнейших наших выводов. По рождению Кольцов принадлежал к сословию мещан, следовательно, к такому сословию, которое не представляет особенно счастливых условий для чьего бы то ни было развития. И действительно, даже элементарное образование его было до крайности скудно; десяти лет он был уже взят из уездного училища, в котором пробыл не более четырех месяцев. Полагали, вероятно, что уже достаточно учен, а между тем дома лишний человек не помеха, хоть бы для того, чтобы приучить его к торговле в том смысле, как ее понимает класс мещан. Отец Кольцова был человек не бедный и промышлял стадами баранов, что нередко требовало поездок в степь, куда он брал с собою и десятилетнего сына. Этим поездкам в степь обязан был Кольцов первым знакомством своим с природою, которая, в свою очередь, пробудила в нем первоначальное поэтическое настроение души. Мало-помалу развилась в нем страсть к чтению, но к чтению бестолковому, которое может скорее убить талант, нежели развить его. Присоедините к этому то обстоятельство, что домашние не совсем доброжелательно смотрели на стремления пылкого юноши к образованию, прибавьте всю непривлекательную сторону исключительно матерьяльных интересов, которыми охвачена была жизнь его, - и вы получите картину той глухой борьбы, которую должна была вынести эта светлая, артистическая натура. А впрочем, кто знает? не пройди он этой жизни, не выстрадай своего таланта всеми нравственными страданиями, вышло ли бы что-нибудь из него? Светлыми минутами его жизни могут быть названы только дни знакомства его с Серебрянским и Станкевичем. Что же касается до поездок в Москву и Петербург, то мы полагаем, что знакомство с литературными знаменитостями того времени могло преисполнить душу Кольцова только полынью и горечью..."

Полный текст статьи М.Е. Салтыкова-Щедрина "Стихотворения Кольцова"

М.Е. Салтыков-Щедрин. Стихотворения К. Павловой

М.Е. Салтыков-Щедрин пишет: "Г-жа Павлова занимает в русской литературе одно из самых видных мест: она чуть ли не единственная в настоящее время представительница так называемой мотыльковой поэзии. Мотыльковою поэзия эта называется по имени мотылька, самого резвого, но вместе с тем и самого легковерного из насекомых, а происходит она по прямой линии от знаменитой песни о чижике, потом проходит сквозь кн. Шаликова и г, Шевырева и заканчивается г-жою Павловой. Вся эта поэзия есть не что иное, как стихотворное применение приятных манер к случайно встречающимся на пути предметам. Встретит, например, г-жа Павлова поэта - она пишет послание поэту, увидев И.С. Аксакова - пишет послание И.С. Аксакову, заприметит где-нибудь лампадку из Помпеи - и ее не оставит без песнопенья. Ей все равно, к кому бы ни обращаться, что бы ни петь, потому что не предметы внешнего мира доражают ее, а она поражает предметы внешнего мира галантерейностью своего обращения..."

Полный текст статьи М.Е. Салтыкова-Щедрина "Стихотворения К. Павловой"

М.Е. Салтыков-Щедрин. Литературное положение

М.Е. Салтыков-Щедрин пишет: "Один из самых характеристических признаков современности - это совершенно особенное положение литературы в русском обществе. С некоторых пор наше общество до того развилось и умудрилось, что уже не оно руководится литературою, но, наоборот, литература находится у него под надзором. Завелись соглядатаи, наблюдатели, руководители и вдохновители, но более всего развелось равнодушных, которых нельзя подкупить ни приятным словом, ни даже талантливостью, и в глазах которых литература есть одна из тех прискорбных и жалких потребностей, которые, подобно домам терпимости, допускаются в обществе как необходимое зло.

Было время, когда литература заявляла претензию на монополию мысли - это, конечно, было с ее стороны несколько затейливо; но, по крайней мере, затейливость эта ставила звание литератора на известную высоту. Нынче на литературном рынке оказывается так много продающих и так мало купующих, что прежние высоты у всех на глазах превращаются в несомненнейшие низменности, а бывший горделивый монополист мысли все больше и больше приобретает отличительные качества зайца..."

М.Е. Салтыков-Щедрин. Литературное положение

20.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

В.О. Ключевский. История сословий в России

Ключевский Василий Осипович (1841 - 1911). Российский историк, академик (1900 г.), почетный академик (1908 г.) Петербургской Академии Наук.

Лекции, прочитанные в Московском университете (1887), изданы (М., 1913).

В.О. Ключевский пишет: "Сословие (ordo или status, франц. etat, нем. Stand) - государственного права и обозначает известный ряд политических учреждений. Сословиями мы называем классы, на которые делится общество по правам и обязанностям. Права дает либо утверждает, а обязанности возлагает государственная верховная власть, выражающая свою волю в законе; итак, сословное деление - существенно юридическое, устанавливается законом в отличие от других общественных делений, устанавливаемых экономическими, умственными и нравственными условиями, не говоря о физических. Существенным и наиболее осязательным признаком сословного деления служит различие прав, а не обязанностей. Довольно простого анализа обоих этих понятий, чтобы видеть, что когда речь идет о сословном различии обязанностей, то при этом разумеется, собственно, различие прав. Обладая различными правами, классы общества могут нести одинаковые государственные обязанности; но если на них положены неодинаковые обязанности, то они не могут обладать равными правами. Отсутствие у одного класса прав, которыми обладают другие, не увеличивает количества его обязанностей; напротив, свобода одного класса от обязанности, падающей на другие, дает ему лишнее, хотя и отрицательное, право в сравнении с другими. Притом же государственные обязанности отличаются неодинаковой тяжестью, и если они разделены между классами, а не падают все одинаково на всех, то их удельный вес дает преимущество менее обремененным классам, позволяя им в потоке юридических отношений держаться выше других. Короче, сословным неравенством прав не обусловливается неравенство обязанностей, но неодинаковые обязанности всегда обусловливают неравенство прав. Значит, обязанность есть случайный признак сословного деления; это объясняется юридическим свойством государственной обязанности: цель государственного союза - защита законно приобретенных прав, государственные обязанности - только средства для этой защиты..."

Полный текст лекций В.О. Ключевского "История сословий в России"

19.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

П.В. Анненков. Г-н Помяловский

Анненков Павел Васильевич (1813–1887), русский литературный критик, мемуарист, эстетик.

П.В. Анненков пишет: "Мы назвали г. Помяловского автором своих воспоминаний или своих представлений бурсацкой жизни, потому что рассказы его принадлежат к тому смешанному роду произведений, которые могут быть приняты за правдивые записки очевидца, а вместе с тем, благодаря замашкам художнического освещения лиц и искусственного распределения частей, и за свободное создание писателя, превосходный образец такого рода произведений дан нам в "Записках из Мертвого дома" г. Ф.Достоевского, в этом романе, прикасающемся одной стороной к летописи, а другой - к вымыслу. Нам кажется, хотя мы можем и ошибаться, что "Мертвый дом" не остался без влияния на выбор предметов для рассказов у г. Помяловского. Самый род имеет важные неудобства: он более значителен, чем простой факт и менее достоверен, чем факт. Он не чистая истина, необходимая этнографу, статистику и администратору, да он и не свободное творчество, которым удовлетворяется фантазия читателя. Он в одно время правдив и обманчив для всех требований. Неудобства этого рода поправляются глубочайшей опытностью в деле художнического производства, как мы именно видим у г. Достоевского. "Мертвый дом" его представляет редкое сочетание голой истины, ослабленной литературной передачей ее, и артистического создания, ограничиваемого грубым фактом и беспощадной действительностью. Это не простое описание тюрьмы, это также и не воспроизведение тюрьмы свободной кистью, а скорее художнический и философский комментарий на все. Благодаря этому качеству мы видим, что светлый луч искусств и даже поэзия играет у г. Достоевского на стенах ужасного дома и пробивается внутрь его, оставляя его по-прежнему домом печального назначения, не изменяя его безобразной наружности и не разукрашивая фальшивым освещением. Что сделалось у него с домом, то сделалось и с людьми. Они остались злодеями, каждый по-своему, но глубокий психологический анализ уже объяснил и частию смягчил их преступления. Не то у г. Помяловского: преступления всякого рода у него снаружи, а пути, которыми шли люди к преступлениям, скрыты..."

Полный текст статьи П.В. Анненкова "Г-н Помяловский"

П.В. Анненков. Г-н Успенский

П.В. Анненков пишет: "Автор "Рассказов" с первого же появления своего в литературе заявил себя врагом всякого церемониала и всех условий, которые бы могли связать его деятельность. Он поставил себе задачей изображение жизни не в подобранные, так сказать, ее минуты, не в чертах, глубоко скрытых на дне ее, а как она мечется в глаза сама собою. Никто лучше его не был приготовлен к этой задаче: его замечательная способность схватывать на лету каждое явление, со всеми мельчайшими подробностями, его спокойный юмор и откровенная веселость, без напряжения и усилий поддержать ее, тотчас же отличили выгодным образом его рассказы от других произведений в этом роде. Кто не помнит и кто не смеялся над картиной ожидания светлого дня, ночью, на селе, у священника, над расчетами обозничих с содержателем постоялого двора, который довел их непривычным чифирем почти до умопомешательства; над паническим ужасом, обуявшим целый ям и всех проезжих по милости одного буяна, который умеет владеть голосом и кулаками и т.д. Не все анекдоты г. Успенского, однако же, смешны по содержанию; есть и такие, которые, не переставая быть смешными, разоблачают глубокое страдание или ужасающую испорченность. Смех умеет везде пристроиться у г. Успенского. Как ни мрачен, в сущности, портрет бедного дьячка, празднующего крестины (см. рассказ "Крестины"), комический оттенок лежит на нем в той же мере, как и на равнодушных свидетелях его беспомощного состояния, как ни возмутительно зрелище разврата, притеснений и дикой жестокости, распространяемых кругом мирской крестьянской сходкой в сообществе с кабаком и целовальником (см. рассказ "Хорошее житье"), комический элемент облекает в одинаковой степени орудия тирании и их жертвы, не даваясь нигде ни гуще, ни слабее. Безразличие юмора до такой степени составляет принадлежность таланта у г. Успенского, что там, где он старается распределить его более справедливым образом или вовсе обойтись без него, посвящая перо свое на изображение простого трогательного анекдота, он уже теряет решительно все свое значение, как оригинальный писатель. Рассказ переходит тогда в очень обыкновенную, но тем не менее очень искусственную мелодраму, как это можно видеть в сценах "Рекрутский набор", помещенных в "Русском вестнике". Другой недостаток нашего автора состоит в том, что анекдоты его получают иногда забавный характер, только достигая крайней степени неправдоподобия, эксцентричности, чему мы видим образцы в рассказе "Деревенская газета", где чтение газеты мужиками представляет картину почти нечеловеческого безумия, что отчасти можно заметить и при расчете вышеупомянутых обозничих. К этому мы присоединим еще одно замечание: автор иногда укорачивает свои рассказы до того, что они перестают быть даже и анекдотами, а становятся передачей происшествия, начало и конец которого утерялся неизвестно по какой причине. Впрочем, последнее замечание касается уже только новейших рассказов г. Успенского, и обстоятельство это мы изъясняем излишней поспешностью работы, заранее уверенной в достоинстве своего производства. Там же, где юмор не слабеет под влиянием посторонних соображений материального или нравственного рода, он спокойно, мерно, почти как физическое явление, распространяется на всех действующих и очень бесстрастно кладет свою печать на разнородные лица: правых и виноватых, плугов и обманутых, которые еще не доросли до плутов, обидчиков и обиженных, которые еще не успели сделаться обидчиками в свой черед. Все это уравнение людей, нивелировка их производится не в силу какой-либо злобной, мизантропической теории, а наоборот, в честь веселого божества - смеха. Иначе и быть не могло: если между автором и предметом изображения нет никакой промежуточной, посредствующей мысли, явления жизни уже питают одно главное качество авторского таланта, которое и растет, на их счет, в ширь и глубь, без заботы о чем-либо, кроме своего существования..."

Полный текст статьи П.В. Анненкова "Г-н Успенский"

П.В. Анненков. Г-жа Кохановская

П.В. Анненков пишет: "Нет ничего легче, как снять со всех типов и изображений г-жи Кохановской карикатурную маску и представить их наизнанку, в уродливом виде. Писатели, обнаружившие способность глубоко уважать и страстно любить тот мир, который изображают, всегда первые и подвергаются этому позору. В настоящем случае незавидная работа извращения типов и описаний, противопоставления светлым образам писателя страшных образов, с них же и снятых, значительно облегчается тем обстоятельством, что идеалы г-жи Кохановской помещены совсем не там, где литература и публика привыкли их видеть и снисходительно терпеть. У нас есть своего рода "гетто" для идеалов, кварталы, предоставленные для их постоянного "местожительства", процветания и нарождения. Никто не удивится, например, если они покажутся со стороны народа, в недрах крестьянского и купеческого сословия, за которыми преимущественно и усвоено право производить их, или если они сформировались на противоположном конце, на почве высшего общественного и духовного развития: тогда критика и публика занимаются только вопросом - отвечают ли сами идеалы высоте своего происхождения? Но, кроме этих двух пунктов, отведенных русским идеалам, добрая часть публики не может себе и представить возможности их появления где-либо в другом месте, а еще менее, как у г-жи Кохановской, во всех местах и во всех слоях общества, не исключая канцелярского и старопомещичьего. Известно, что г-жа Кохановская начинает с той точки, на которой остановился Гоголь: она ищет крепкого, физически и нравственно мощного русского человека и в этом смысле может назваться продолжателем Гоголя, исполняя и доканчивая его предсмертную программу: показать миру глубину и величие русской души, удивить его новым и необычайным типом. Материалов для этого типа, недоделанного или покинутого Гоголем, г-жа Кохановская ищет в твердости религиозных убеждений, в преданности светлым преданиям родной поэзии и в нравственных, самостоятельно выработанных началах провинциального быта нашего, который поэтому и становится у нее питомником и рассадником многочисленной семьи крепких, изумительно мощных людей. Народ собственно остается тут в стороне: от него отбираются только самые видные черты характера, самые яркие качества его духовной природы, и вместе с творческой поэзией, им созданной, разлагаются на весь мир, без разбора состояний, воспитаний, привычек и направлений. Все становится народом. У г-жи Кохановской есть мещане и мещанки, способные выносить огромную массу беды и горя, не покривившись на сторону, и есть мелкопоместные дворяне, не уступающие им в терпении и стойкости. Мещанин Кирила Петров и помещик Алексей Леонтьевич повести "Гайка" - родные братья по духу, приемам и образу мыслей. Так и везде. Холеная дочка богатого помещика и бедная горожанка, воспитанная под тиранической опекой матери, одинаково отличаются у г-жи Кохановской ясностью и веселием духа, одинаково заражены страстию к русской песне, крусской пляске, к формам русского общежития, которые вгоняют их, так сказать, в рост героинь народной фантазии и роднят до того, что дают им почти одно и то же лицо. Идеалы г-жи Кохановской могут даже расти под сенью присутственных мест, как, например, этот чудный канцелярист или подсудок "Черный", в котором весь народ уважал природного поэта, слагателя и импровизатора песен и который, сверх того, был поэтом и по глубине чувства, нежности сердца и готовности к самопожертвованию. Да и не только бедный подсудок, отдавший жизнь, чтоб спасти утопавшую лошадь, находит себе место в пантеоне г-жи Кохановской, но там высится также и изображение помещика Екатерининских времен, со всем его барством, самоуправством и самопоклонением. Печать мощной русской природы, которая лежит на нем, провела его туда ко всем другим обывателям этого пантеона..."

Полный текст статьи П.В. Анненкова "Г-жа Кохановская"

17.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

В.Г. Белинский. Павел Степанович Мочалов (некролог)

Белинский Виссарион Григорьевич (1811 - 1848) русский писатель, литературный критик, публицист, философ-западник.

В.Г. Белинский пишет: "16 числа прошлого месяца скончался в Москве знаменитый русский трагический актер Павел Степанович Мочалов. Сценическое искусство понесло в нем горькую утрату. Это был человек с необыкновенным, огромным талантом, какие являются редко. Самая противоречивость и преувеличенность суждений о таланте Мочалова доказывают, что он действительно стоял далеко за чертою обыкновенного. Одни видели в нем высшую степень совершенства, до какого только может доходить трагический талант; другие видели в нем совершенно бездарного актера; как ни преувеличенно первое мнение, однако в нем в тысячу раз больше истины, нежели в последнем, но и последнее существует не без основания; сам Мочалов вызвал его; дело в том, что, получивши от природы огромный талант и богатые средства для представления трагических ролей, Мочалов с молодых лет имел несчастие пренебречь развитием своего таланта и обработкою своих средств, ничего не сделал вовремя, чтоб овладеть ими. Одаренный в высшей степени страстною натурою, он владел при этом голосом, который способен был выражать все оттенки страстей и чувств: в нем слышны были и громовый рокот отчаяния, и порывистые крики бешенства и мщения, и тихий шепот сосредоточившегося в себе негодования, - шепот, который раздавался, бывало, по всему театру, и каждое слово доходило до слуха и сердца зрителя; и мелодический лепет любви, и язвительность иронии, и спокойно высокое слово. Голос для актера великое дело. Конечно, актеру нужен не такой голос, как певцу, но все же нужен необыкновенно гармонический, звучный и гибкий голос: иначе он никогда не выкажет во всей полноте своего таланта, как бы велик он ни был. Голос Мочалова был дивным инструментом, в котором заключались все звуки страстей и чувств. Лицо его также было создано для сцены. Красивое и приятное в спокойном состоянии духа, оно было изменчиво, подвижно - настоящее зеркало всевозможных оттенков ощущений, чувств и страстей. При этом он был крепкого здоровья - обстоятельства, очень важные для трагического актера..."

Полный текст некролога В.Г. Белинского "Павел Степанович Мочалов (некролог)"

В.Г. Белинский. Современные заметки

В.Г. Белинский пишет: "Наша литература теперь вся в журналах, а не в книгах, и потому, если какой-нибудь журнал ограничится разбором, в отделе критики и библиографии, только отдельно выходящих книг, - он перестанет быть живым, современным органом литературы и из журнала сделается простым сборником статей. По этой причине журналу, для сохранения своего журнального характера, необходимо иногда обращать внимание на другие журналы, говорить во услышание о том, что в них делается и говорится. И, право, дело стоит труда, потому что, в отношении к литературным направлениям и мнениям, в журналах наших нередко попадаются прелюбопытные вещи, хотя и в отрицательном смысле! И оно понятно, если вспомним, что литература наша так молода, что от начала своего считает всего каких-нибудь с небольшим сто лет, что в настоящую минуту имеются налицо представители и жаркие последователи и поклонники всех ее замечательных эпох. В самом деле, если теперь едва ли можно услышать хоть один смелый, восторженный голос в пользу Сумарокова, Хераскова и Петрова, - зато сколько еще теперь людей, которые думают и пишут, как думал и писал Ломоносов! Для них он - поэт безукоризненный, образцовый, и если, по их глубокому убеждению, литература нашего времени находится в таком жалком состоянии, то именно потому, что нынешние писатели не подражают Ломоносову; а Державин потому и велик как поэт, что подражал ему!.. Конечно, эти люди - старики, и они говорят или ропщут уже втихомолку, чувствуя, что дело их проиграно; конечно, ряды их со дня на день редеют, не пополняясь новыми ратниками, и число их, сравнительно с числом поборников других школ, незначительно; но они еще есть, и таким образом, как живое звено, соединяют литературу настоящего мгновения с ее началом, потому что от смерти Ломоносова, первого русского поэта и отца русской литературы, прошло только 82 года, а в его школе образовалось несколько поколений, являвшихся в продолжение не одного десятилетня после его смерти!.. Когда человек, в поре цветущей юности, в самую восприимчивую и впечатлительную пору своей жизни, застает торжествующею безусловно известную школу в науке или литературе, - он, по большей части, до того покоряется ее влиянию, что делается неспособным понять и оценить школу, которая является и торжествует уже в поре его зрелости, когда его восприемлемость тупеет, ум обленивается, образ мыслей принимает стоячую и неподвижную определенность. К этому присоединяется весьма естественный и извинительный эгоизм воспоминаний: человеку кажется прекрасным и совершенным только то, чем ознаменовало себя с честию лучшее время его жизни, когда он был так молод, подвижен, жив, смел, страстен, горд, счастлив... И вот почему совсем не редкость даже и теперь встречать людей, которые в восторге от Жуковского, а на похвалы Пушкину соглашаются как будто неохотно, как будто делают какую-то уступку, дорого им стоящую, признавая его необыкновенным поэтом. Другие, кроме Пушкина, ни о ком и слышать не хотят, особенно о Гоголе. Каждая эпоха развития, в лице представляющего ее поколения, хочет все захватить и приписать одной себе, не оставляя ничего другим, в особенности следующим за нею. К этому присоединяется бессилие идти вперед, называемое отсталостию, и бессилие сознаться в том, что наше-де время прошло. Исключения из этого правила не могут быть часты и обыкновенны, потому что какою бы восприимчивостью и движимостью ни отличалась натура человека, - все же им есть граница, полагаемая неумолимым временем. Вся разница между людьми, в этом отношении, та, что один отстает раньше, другой позже, один больше, другой меньше. Иные могут без враждебности и нетерпимости смотреть с сочувствием на успехи чуждой уже им эпохи, понимать их более или менее (и это, конечно, лучшие люди); по все-таки корень их умственного и нравственного существования находится в почве их лучшей эпохи жизни, и ее характер невольно отражается на всех их мнениях и действиях. И даже гений, как бы ни велик был он, подчинен, в свою очередь, неотразимому владычеству этого закона, общего всем людям..."

Полный текст статьи В.Г. Белинского "Современные заметки"

В.Г. Белинский. Главные черты из древней финской эпопеи Калевалы. Морица Эмана

В.Г. Белинский пишет: "...За отсутствием других сильных национальных интересов финны с особенною страстью обратились к собиранию и изучению памятников их народной поэзии. В этом отношении у них много общего с теми славянскими племенами, которых вся жизнь в воспоминании, в прошедшем, а не в настоящем и будущем. Те и другие как будто открыли содержание и цель жизни своей в отыскивании словесных и других памятников своего прошедшего. Поэма, песня, пословица, стих, полстиха, надпись на камне, - все для них равно важно, велико. И оно понятно: юноша не дорожит своим настоящим, о прошедшем также не думает: вся жизнь, все надежды и мечты его в будущем, и он мыслию опережает время, воображает себя старше, нежели он есть, готов прибавлять себе года, как устарелая кокетка убавляет их у себя. Человек взрослый, совершеннолетний уже любит свое прошедшее, каково бы оно ни было, но он уже не рвется в будущее, не верит его обольстительным обещаниям; он уже научился ценить настоящее, дорожить им, и вся жизнь, вся деятельность его в настоящем. Для старика настоящее уныло и безотрадно, а в будущем он видит только могилу и потому бранит настоящее и не любит думать, не только говорить о будущем: он весь в прошедшем, весь в своих воспоминаниях, он молодеет, говоря о них, делается счастлив и горд, хваля доброе старое время. Это жизнь в воспоминании, жизнь задним числом! Ее знают и народы. Тогда они делаются археологами исключительно и думают, что важное и дорогое для них так же важно и дорого и для других. Осмельтесь усомниться в ценности их сокровищ или посмотреть на них равнодушно, - вы совершите в их глазах преступление, которому нет равного... Улыбнитесь насмешливо или только недоверчиво, когда они указывают вам на своих Гомеров, на свои "Илиады" и "Одиссеи", - они взглянут на небо, не гремит ли уже гром, долженствующий поразить вас за ужасное нечестие вашего скептицизма... Как во всех иллюзиях старости, тут все дышит преувеличением и фанатизмом. Но если таким археологам-патриотам часто случается встречать холодность и равнодушие, а иногда и насмешку со стороны людей, которым чужды их обольщения, зато иногда они встречают не только сочувствие, но и готовность на те же преувеличения там, где бы, кажется, всего менее могли они ожидать найти их. Это самое нашла финская литература в известном русском литераторе, графе Соллогубе. Заглавие книжки г. Эмана украшено эпиграфом, заимствованным из статьи графа Соллогуба; а эпиграф этот гласит: "Вы едва ли поймете, как утешительно теперь, когда из литературы сделался какой-то безобразный рынок, найти в уголке Европы столь неожиданное явление". Это сказано по поводу финского литератора г. Ленрота, который несколько лет, терпя нужду и холод, ходит пешком по Финляндии, отыскивая в хижинах ее поселян народные песни. Мы первые готовы отдать справедливость прекрасному и благородному подвигу г. Ленрота; но не считаем нужным впадать для этого в преувеличение. Как! все литературы Европы, кроме финской, превратились в какой-то безобразный рынок?.. Как! бескорыстное служение науке или литературе существует теперь только в Финляндии?.. Помилуйте, господа энтузиасты! прочтите жизнь таких людей, как Гумбольдт или Араго, - и посмотрите, такие ли еще жертвы принесли они науке! Вспомните, что до сих пор не прерывается в Европе ряд этих смелых мучеников науки, которые отваживаются на путешествия в страны отдаленные и опасные, например, в глубину Африки, где большею частию погибают они от воспалительных и заразительных болезней или от ножа дикарей. Корысть, расчет и торговля действительно проникли теперь во все литературы; но вы близоруки, если за ними не рассмотрели тех благородных и прекрасных явлений, которые хотя и в меньшинстве, но есть и всегда будут везде, к чести человеческой натуры. Что в финской литературе нет торгашества, это очень естественно: занятие финскою литературою не представляет никаких материяльных выгод, а потому за него и берутся не спекулянты, а только люди, действительно любящие литературу..."

Полный текст статьи В.Г. Белинского "Главные черты из древней финской эпопеи Калевалы. Морица Эмана"

16.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

А.В. Амфитеатров. Тяжкая наследственность

Александр Валентинович Амфитеатров (1862 - 1938) - популярный русский журналист, фельетонист, прозаик, литературный и театральный критик, драматург.

А.В. Амфитеатров пишет: "Убийство В.Д. Набокова все, почти без исключения, понимают как террористический акт, обрушенный крайнею монархическою правою русской эмиграции на ее умеренный, либерально-демократический, республиканский центр. Но так как убийство это, помимо своей гнусности, поражает еще безмерною политическою глупостью - самоубийственною бессмысленностью для монархистов компрометировать себя пред Европой столь отвратительно, да еще накануне Генуэзской конференции, - то некоторые предполагают, будто за спиною автоматов-монархистов работала действенною пружиною ловкая провокация большевиков. Они-де, давно проникнув в монархическую среду именно крайнего правого толка, макиавеллически толкают ее одураченных фанатиков ко всяким политическим безобразиям словом и делом. И вот теперь натравили двух изуверов на покушение, после которого моральная репутация русского правого монархизма может считаться мертвою не менее, а более, чем мертв пронзенный монархическими пулями В.Д. Набоков в своем кровавом мученическом гробу. Истину выяснит (а может быть, и не выяснит) следствие. Для меня сейчас важно не то. Участвовали ли в злодеянии какие-либо организации, и если да, то какие, этот вопрос я оставляю в стороне. Я остановлюсь лишь на том существенном факте, что убийца сам заявил себя монархистом и мстителем за царя..."

Полный текст мемуарного очерка А.В. Амфитеатрова "Тяжкая наследственность"

А.В. Амфитеатров. Не брат своих братьев

О Зиновии Пешкове (брате Свердлова)

А.В. Амфитеатров пишет: "Зиновий Пешков действительно крещеный еврей и родной брат того Якова Свердлова, который до Калинина возглавлял большевицкую республику и сыграл такую мрачную роль в преступлении екатеринбургского цареубийства. Но Зиновий вышел из свердловской семьи еще мальчиком. В политику, чрез знакомство с Горьким, он втянулся рано. На пятнадцатом году уже сел в нижегородскую тюрьму по одному делу с Горьким, Чириковым и др. Сидел почему-то очень долго, был выпущен после всех.

Затем Зиновий или утратил, или сам оборвал всякую связь с роднёю. Несмотря на нашу тесную близость, я никогда не слыхал от него ни единого воспоминания о свердловском периоде его юности. Так что, когда его братья Свердловы стали играть большую роль в большевицком государстве (второй, Вениамин, управлял большевицким Красным Крестом), то я думал, что это - однофамильцы, и только М. Горький однажды в Петербурге разъяснил мне истину, очень неприятную для Зиновия, потому что, будучи и быв отрезанным ломтем от Свердловых, идя по совершенно различным с ними путям, он много терпит из-за этого родства в своей карьере и не раз делался жертвою незаслуженного предубеждения там, где рассчитывал и имел полное право встретить, напротив, поощрение и поддержку..."

А.В. Амфитеатров. "Не брат своих братьев"

А.В. Амфитеатров. "Блажен муж Анатолий" (Об А.В. Луначарском)

А.В. Амфитеатров пишет: "Кончилась трагикомедия жизни Анатолия Васильевича Луначарского. Как хотите, а мне жаль его. Когда-то я довольно хорошо знал его, а следил за коловращением судеб его, в общем, не менее четверти века. На протяжении этого срока Луначарский прошел "ряд волшебных изменений" в своем общественном положении и житейских обстоятельствах, но, по-моему, нисколько не менялся духовно и - каков был в колыбельке, таким лег и в могилку.

Ну, в колыбельке не в колыбельке, а, скажем, студентом-первокурсником. Ведь трагикомедия Луначарского из того и выросла, что, будучи очень типическим представителем старой интеллигентской - "студенческой" - революции, он захотел - и, на беду его, ход века позволил ему - быть деятелем революции новой - "пролетарской", для которой он не имел решительно никаких данных ни в натуре, ни в культуре..."

Полный текст мемуарного очерка А.В. Амфитеатрова "Блажен муж Анатолий"

15.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Л.А. Тихомиров. Государство, свобода и христианство

Тихомиров Лев Александрович (1852 - 1923) - политический деятель, публицист, религиозный философ.

Л.А. Тихомиров пишет: "Свобода в ее истинном содержании не имеет ничего политически или общественно разрушительного точно так же, как ничего антимонархического. Напротив - она даже легче согласима с монархией, нежели с другими формами правления. Точно так же она не только не восстает против Бога, но находит в нем свою главную опору. Только в революционной подделке она становится элементом разрушительным. И это понятно.

Сама по себе свобода (говорим о свободе гражданской) ничуть не предполагает отсутствия нравственной и вообще духовной сдержки в действиях человека. Она лишь смягчает внешние принудительные сдержки гражданской власти, развивая внутренние сдержки, самостоятельное управление личности, духовно владеющей собой. Эта истинная свобода составляет идеал личности и есть создание христианства. Развитие ее не только не угрожает обществу, но, напротив, способствует крепости его, ибо внутренняя дисциплина людей гораздо вернее обеспечивает порядок и право, чем одни принудительные внешние сдержки власти..."

Л.А. Тихомиров. Государство, свобода и христианство

Л.А. Тихомиров. Власть и народ

Л.А. Тихомиров пишет: "Если не считать необходимости сплоченной Церкви, независимой в своем каноническом праве, то, разумеется, для современной России нет более важной потребности, как сильная власть. Мы говорим о сильной власти не в смысле произвольной и деспотической, приказывающей только потому, что она этого хочет, и заставляющей исполнять приказание только подавлением и карой. Нет, таким путем даже и нельзя иметь сильной власти. Даже иностранный завоеватель видит себя вынужденным принимать во внимание желания покоренного народа. Власть же национальная, не имеющая других опор, кроме тех, какие может найти в народе, естественно, должна быть с ним в единении.

Она тем сильнее, чем больше ее приказание совпадает с назревшими желаниями народа, либо идет впереди того, что хотя еще сегодня не сознано народом, но будет сознано завтра..."

Полный текст статьи Л.А. Тихомирова "Власть и народ"

Л.А. Тихомиров. Свобода и общественное благо

Л.А. Тихомиров пишет: "Как бы ни кричали наши передовые элементы, что мы подавлены реакцией, у нас господствует в принципе все-таки не что иное, как идея "свободы". Много ли у нас фактической свободы, - вопрос иной. Но в идее, в принципе мы думаем о "свободном строе", и именно по идее режима свободы построили свои высшие учреждения. Режим свободы характеризуется не достигнутой уже широтой пределов свободы, а тем, что свобода становится основным принципом устроения. Парламентаризм идет всегда рядом с этим принципом. Так было в Европе, так случилось и у нас, хотя нужно сказать, что нужна была вся умственная отсталость России для того, чтобы в начале XX века повторить старые опыты Европы XVIII столетия, - опыты, которые высшей государственной мыслью уже при Бисмарке были сданы в архив, уступая все более места старому принципу "народного блага"..."

Полный текст статьи Л.А. Тихомирова "Свобода и общественное благо"

14.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

В.В. Розанов. Возврат к Пушкину

В.В. Розанов пишет: "Пушкин поставлен на свое место, - и место это, первого русского поэта, утверждено за ним. Но это всероссийское признание, торжественное и национальное, почти государственное, - наконец, признание литературное и ученое, - не то, о чем мечтается и что нужно; нужно не ему, а нам. Хочется, чтобы он вошел другом в каждую русскую семью, стал дядькою-сказочником для русских детей, благородным другом-джентльменом молодых матерей, собеседником старцев. Все это возможно. Для каждого возраста Пушкин имеет у себя нечто соответствующее, и мысль о разделении Пушкина и раздельных его изданиях "для детей", для "юношества" и для "зрелого возраста" - приходит на ум! Но это уже техника, и мы ее оставляем в стороне. Вот этого "под кровом домов" - ужасно мало. "Под кровом домов" скорее живут Лермонтов и Гоголь, всякая мельчайшая вещица которых бывает прочитана русским даровитым мальчиком и русскою даровитою девочкою уже к 12 и, самое позднее, к 15 годам. Между тем как пушкинские "Летопись села Горохина" или "Сцены из рыцарских времен" неизвестны или "оставлены в пренебрежении" и многими из взрослых. Дивные вещицы из его лирики, как мы неоднократно убеждались из расспросов, из разговоров, - остаются неизвестными или тускло помнятся, с трудом припоминаются, даже иногда корифеями литературы, не говоря о "людях общества". Пушкин скорее пошел в детальное изучение библиофилов. Вот они спорят и препираются о каждой его строчке. Но эти великие "корректоры текста" скорее мешают введению его под кровы домов. Нет удобных изданий Пушкина... Чтоб "взять Пушкина с полки", Нужно иметь хороший рост, да и здоровенные руки: академические томы изломают руки, изломают институтке, гимназистке, мальчику. Студент ни за что их не возьмет в руки по "превосходительной учености"; "Петя 11 лет" ни за что не отыщет в десяти толстых томах, с грудами примечаний и вообще ученой работы, "своей дорогой сказочки" о царе Салтане или о работнике Балде. Ходких изданий совершенно нет; никакой "Посредник" над ними не трудился. Нет "Пушкина", которого можно было бы "сунуть под подушку", "забыть на ночном столике", "потерять - не жаль", потерять "с милым на прогулке", - сунуть в корзину или в карман, идя в лес по грибы или ягоды. Наконец, нет изданий той чарующей внешности, которые покупаются за обложку. Наши виртуозы обложки, как молодой художник Лансере, которые "возвели обложку к роскоши Шекспира", к "свободе и прелести Гете и Шиллера", - ни разу не коснулись волшебным пером своим "обложки к Пушкину". По-видимому, повинуясь господину всего, заказу, - они украшают обложки совершенно мертвенных и лишь претенциозных поэтов и прозаиков наших дней. Академии и большим издателям следовало бы давно утилизировать талант рисовальщиков в пользу Пушкина и других классиков..."

Полный текст статьи В.В. Розанова "Возврат к Пушкину"

В.В. Розанов. Два вида "правительства"

В.В. Розанов пишет: "Прочитав статью г. Ник. Энгельгардта "Спасович о Пушкине", не могу удержаться, чтобы не сделать к ней несколько добавлений. И да простит читатель, если они не будут того же спокойного тона. Если вдуматься, нападения г. Спасовича на Пушкина гораздо больнее для памяти великого поэта, нежели та грязь непонимания, которую когда-то лил на его голову наивный Писарев. Во-первых, они опаснее потому, что осторожнее и умнее; во-вторых, потому, что они не так ярки и не вызывают сейчас же и резкого отпора, т.е. они остаются в уме читателя. Между тем предмет их гораздо мучительнее, избранные точки для нападения - гораздо тягостнее, и не только для Пушкина, но и для русского общества, привязанного к его памяти. Писарев доказывал, что Пушкин "не поэт", как, напр., был для него поэтом Гейне, а во-вторых, что если бы он и был поэтом, то это - "ничего не значит, не содержит в себе никакой заслуги, так как всякий, если захочет, "может сделаться таким же поэтом, как Пушкин"". Эта детская аргументация, детская и по теме всей, и по способу выполнения, могла подействовать на детские части общества, но она как-то в сущности не задевала и не касалась самого Пушкина. Так его понимают - ну что ж, всякий в понимании волен, и качества понимания лежат на ответственности каждого..."

Полный текст статьи В.В. Розанова "Два вида "правительства"

В.В. Розанов. Представители России перед Европой

В.В. Розанов пишет: "Печать до парламента была в России негласным парламентом. Она недвусмысленно намекала, что когда представительства в России нет, она есть ее представительство, эти свободные или, во всяком случае, говорящие не под диктант русские публицисты. Но представительство - обязывает. Если говоришь от имени страны, то и говори с достоинством страны. Каким же языком и тоном изъясняются эти экс-министры или эх-министры, Кутлеры и Федоровы, или Кизеветтеры, Гессены и т.п. "представители русской народности" перед лицом Европы, Финляндии, Польши и других наших окраин? Это старый язык наших "Мертвых душ" и "Горя от ума", это язык Маниловых и Загорецких. Они говорят языком Манилова, когда говорят "вообще", и они говорят языком Загорецкого, когда говорят по определенному адресу. Слащавое маниловское красноречие о всяческом человеческом счастье и человеческом преуспеянии - общий очерк их программы, которой они думают усладить Европу и Америку и о которой мы думаем, что это есть программа Манилова касательно постройки моста счастья, по одну сторону которого сидел бы Чичиков с проектируемой супругой, а по другую сторону сидел бы Манилов с наличной супругой, и обе четы вели бы беседы о будущем счастье человечества. Дальше этой маниловщины никак не могут шагнуть наши "Речи" и "Слова", не догадываясь, что тут не заключено и зерна политической мысли, что это речь не граждан, а обывателей, которых "представительствовали" когда-то Загорецкий и Манилов. Эту "общую" программу поддерживают всевозможные "сообщения" о недостаточных студентах и страдающих курсистках, смысл которых не идет дальше того блюда, на которое по церквам собирают что-нибудь для всевозможных "убогих", "слепых" и "вдовиц". Мы не отрицаем доброты всего этого, но не понимаем, почему это политика. Разве тут выходит та поистине убогая политика, что вот "Русские Ведом." страдают о курсистках, а правительство или "бюрократия" их обижает? Но так как обыкновенно речь идет о еде и питье "недостаточных", то, без скобок, злостные намеки газеток сводятся к тому, почему не сплошь все курсистки и студенты посажены на стипендию. Что эти стипендии отнюдь не падают в виде манны с неба, а в общем кругообороте идут из "народного бюджета", об этом газетки умалчивают..."

Полный текст статьи В.В. Розанова "Представители России перед Европой"

13.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

М.Н. Катков. Славянские первоучители

Две статьи, опубликованные в газете "Московские ведомости" № 92, 93 за 1885 год.

Катков Михаил Никифорович (1818 - 1887) - русский публицист, издатель, литературный критик.

М.Н. Катков пишет: "Что же сделали наши первоучители? Они призвали наш первобытный язык к божественному славословию, они освятили его, они внесли в него начало бессмертной жизни. Но язык есть народ: они возвели новый пришедший в мир народ к исторической жизни; они создали новую в мире силу, которой суждено свое назначение в домостроительстве Промысла, силу, которой, при возникшем разделении Церкви, суждено пребыть на Востоке в противоположность возникшему на Западе движению. Если бы Кирилл и Мефодий не освятили наш первобытный язык, не возвели бы наше слово в богослужебный орган, не осталось бы места и не было бы сосуда для Восточно-Православной церкви, некому было бы исполнять дело ее судеб.

А наши давние предки, те славянские роды, которые жили рассеянно на безмерном пространстве нашего нынешнего отечества, - где бы нашли они то объединяющее и зиждительное начало, которое собрало их в одно великое целое? Где была бы наша святая Русь, наше отечество? Те ли события управляли бы миром, та ли бы история слагалась в течение тысячелетия? Мысль останавливается пред величием судеб, бывших последствием столь, казалось бы, малозаметного, столь негромкого начала, как переложение Священного Писания и православного богослужения на славянский язык..."

Полный текст двух статей М.Н. Каткова "Славянские первоучители"

М.Н. Катков. Университетский вопрос

М.Н. Катков пишет: "В университетском вопросе мы не считали себя призванными адвокатствовать за права и достоинство правительства. Имеется столько учреждений и лиц, призванных ограждать эти права и поддерживать это достоинство: и министры, и члены Государственного совета, которых так много и которые, конечно, прежде всего заботятся о восстановлении авторитета правительства там, где он пошатнулся, и об усилении его действия там, где оно ослабело. Если бы, по неисповедимому велению рока, правительственные учреждения и лица вместо того, чтобы поддерживать авторитет правительства, старались ослабить его, то нам не приходится быть plus royaliste que le roi (большим реалистом, чем сам король). Если правительственные лица вздумали бы почему-нибудь изгонять правительство оттуда, где оно должно присутствовать и действовать, то что же нам тут делать? Наш крик был бы напрасен, и нас сочли бы за нарушителей тишины и общественного спокойствия, нас ославили бы агитаторами и революционерами более опасными и, во всяком случае, более вредными, чем агитаторы антиправительственные, ибо эти последние шли бы дружно к одной цели с теми невозможными правительственными деятелями, каких мы только в фантазии можем представлять себе возможными..."

Полный текст статьи М.Н. Каткова "Университетский вопрос"

М.Н. Катков. Церковно-приходские школы

М.Н. Катков пишет: "Во все века существования Русского государства народная школа следовала за церковью и была неразрывно связана с нею. В нашей "Летописи" отмечено, что "ученье книжное" следовало за построением церквей: "И нача Володимер ставити по градом церкви и попы, и люди на крещенье приводити по всем градом и селом и даяти дети на ученье книжное"; "И ины церкви Ярослав ставляше по градам и по местам, поставляя попы и дая им от именья своего урок (содержание), веля им учити люди, понеже тем есть поручено Богом". Министр народного просвещения в циркуляре к попечителям учебных округов от 24 июля настоящего года засвидетельствовал несомненную истину, что "православное духовенство с первых времен основания Русского государства стояло во главе распространения образования в народе" и что "до начала 60-х годов священно- и церковнослужители были почти единственными учителями сельских школ; они не только учили детей, но и поддерживали школы своими скудными средствами... Сотни училищ открыты только потому, что прежде священно- и церковнослужители обучали у себя на дому детей и тем подготовили грамотное население. Эта строго церковная школа вместе со всем влиянием церкви создала силу и мощь нашего отечества". "Какие трудности перенес русский народ! Он перенес трудные времена княжеских междоусобий, татарского ига, самозванцев и борьбы с поляками, а потом французами; он великодушно подчинился преобразовательному перелому в начале XVIII века и заслужил удивление сдержанностью своею после объявления ему Положения 19 февраля 1861 года. Во всех этих случаях в течение 900 лет он имел для всей своей массы одно училище - церковь, был руководим одним учителем - духовенством. Все это, конечно, не вело к тому, чтобы поспешно переменить систему народного просвещения, которая сама собою установилась и оправдана опытом веков"..."

Полный текст статьи М.Н. Каткова "Церковно-приходские школы"

12.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Н.М. Карамзин. Что нужно автору?

Николай Михайлович Карамзин (1766-1826) - русский историк-историограф, писатель, поэт, почётный член Петербургской Академии наук (1818)

Николай Михайлович Карамзин (1766-1826) - русский историк-историограф, писатель, поэт, почётный член Петербургской Академии наук (1818), основатель «Московского журнала» (1791–1792), автор повести "Бедная Лиза" (1792), которая принесла ему немедленное признание.

Постепенно интересы Н.М. Карамзина сосредеточились в область истории. После восшествия на престол в 1801 императора Александра I он основал новый журнал «Вестник Европы» (1802–1830) - первый в России литературно-политический журнал-обозрение.

Н.М. Карамзин известен не только как историк, но и как публицист. Предлагаю Вашему вниманию недольшую статью Н.М. Карамзина "Что нужно автору?", в которой он рассуждает о том какими качествами должен обладать автор. Н.М. Карамзин пишет: "Говорят, что автору нужны таланты и знания: острый, проницательный разум, живое воображение и проч. Справедливо, но сего не довольно. Ему надобно иметь и доброе, нежное сердце, если он хочет быть другом и любимцем души нашей; если хочет, чтобы дарования его сияли светом немерцающим; если хочет писать для вечности и собирать благословения народов. Творец всегда изображается в творении, и часто против воли своей. Тщетно думает лицемер обмануть читателей и под златою одеждою пышных слов сокрыть железное сердце; тщетно говорит нам о милосердии, сострадании, добродетели! Все восклицания его холодны, без души, без жизни; и никогда питательное, эфирное пламя не польется из его творений в нежную душу читателя..."

Полный текст статьи Н.М. Карамзина "Что нужно автору?"

Н.М. Карамзин. О книжной торговле и любви ко чтению в России

Н.М. Карамзин пишет: "Наша книжная торговля не может еще равняться с немецкою, французскою или английскою; но чего нельзя ожидать от времени, судя по ежегодным успехам ее? Уже почти во всех губернских городах есть книжные лавки; на всякую ярманку, вместе с другими товарами, привозят и богатства нашей литературы. Так, например, сельские дворянки на Макарьевской ярманке запасаются не только чепцами, но и книгами. Прежде торгаши езжали по деревням с лентами и перстнями: ныне ездят они с ученым товаром, и хотя по большей части сами не умеют читать, но, желая прельстить охотников, рассказывают содержание романов и комедий, правда, по-своему и весьма забавно. Я знаю дворян, которые имеют ежегодно дохода не более 500 рублей, но собирают, по их словам, библиотечки, радуются ими и, между тем как мы бросаем куда попало богатые издания Вольтера, Бюффона, они не дают упасть пылинке на самого "Мирамонда"; читают каждую книгу несколько раз и перечитывают с новым удовольствием..."

Полный текст статьи Н.М. Карамзина "О книжной торговле и любви ко чтению в России"

Н.М. Карамзин. Нечто о науках, искусствах и просвещении

Н.М. Карамзин пишет: "Просвещенные Афины, где, так сказать, возрастали все наши искусства и науки - Афины производили также своих героев, которые в великодушии и храбрости не уступали лакедемонским. Фемистокл, Аристид, Фокион! кто не удивляется вашему величию? Вы сияете в истории человечества как благодетельные светила - и вечно сиять будете! - Сам божественный Сократ, первый из мудрецов древности, был храбрый воин; от высочайших умозрений философии летел он на поле брани умирать за любезные Афины - и я не знаю, кто более имеет причин любить и защищать свое отечество, сын Софрониксов или какой-нибудь абдерит: первый наслаждается в нем всеми благами жизни, цветами природы, искусства, самим собою, своим человечеством, силами и способностями души своей; а второй в благословенной Абдере - живет, и более ничего. Для кого страшнее узы варваров? Сократ, сражаясь за Афины, сражается за место своего участия, своих удовольствий, которые вкушал он в садах философских, в беседе друзей и мудрецов - абдерит и под игом персидским может быть абдеритом..."

Полный текст статьи Н.М. Карамзина "Нечто о науках, искусствах и просвещении"

02.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Н.М. Карамзин. О Богдановиче и его сочинениях

Николай Михайлович Карамзин (1766-1826) - русский историк-историограф, писатель, поэт, почётный член Петербургской Академии наук (1818)

Статья посвящена памяти И. Ф. Богдановича, умершего в январе 1803 года. Современники высоко оценили эту работу Карамзина, оказавшую большое влияние на развитие литературной критики. И. И. Дмитриев позже в своих мемуарах прямо говорит, что глубокий анализ творчества писателей начинается у нас с данной статьи Карамзина.

Н.М. Карамзин пишет: "Говорят, что жизнь и характер сочинителя видны в его творениях; однако ж мы, любя последние, всегда спрашиваем о первых у тех людей, которые лично знали автора. Все знакомые и приятели Богдановича единогласно хвалят его свойства, тихий нрав, чувствительность, бескорыстие и какую-то невинную веселость, которую он сохранил до старости и которая делала его приятным в дружеском обществе. Никто не замечал в нем авторского самолюбия. Богданович даже редко говаривал о поэзии и литературе, и всегда с некоторою застенчивостью, бывшею природным свойством его. Немудрено, что он не любил критики, пугающей всякое нежное самолюбие, и признавался, что она своею грубою строгостию могла бы совершенно отвратить его от авторства.

Друзья Богдановича, которых он, однажды нашедши, не терял никогда,— а еще долее любители русских талантов сохранят его память: ибо творец «Душеньки» будет известен потомству — как стихотворец приятный, нежный, часто остроумный и замысловатый..."

Полный текст статьи Н.М. Карамзина "О Богдановиче и его сочинениях"

Н.М. Карамзин. Известие о Марфе Посаднице, взятое из жития св. Зосимы

Статья написана перед созданием Карамзиным «Истории государства Российского». Позже восхищение историографа вечевым строем Древней Руси проявилось в главах «Истории», посвященных Великому Новгороду.

Н.М. Карамзин пишет: "Женщины во все времена и во всех землях жили более для семейственного счастия, нежели для славы: мудрено ли, что их имена редки в истории? Чем ближе народ к простоте естественной, тем менее влияния имеют они на политическую судьбу его. Не одно воспитание определяет скромную жизнь их: сама природа хотела того, дав им нежное сердце, чувствительные нервы, робость, стыдливость и болезни. Мы видим цель ее: кому-нибудь надлежало поручить воспитание и хранение младенцев. Однако ж природа любит иногда чрезвычайности, отходит от своего обыкновенного закона и дает женщинам характеры, которые выводят их из домашней неизвестности на театр народный, не только в странах просвещенных, где искусство во многом изменяет натуру, но и в самом почти диком состоянии людей. Таким образом и старая Русь являет нам примеры некоторых славных женщин - весьма немногих, но потому еще более достойных внимания нашего..."

Полный текст статьи Н.М. Карамзина "Известие о Марфе Посаднице, взятое из жития св. Зосимы"

Н.М. Карамзин. О любви к отечеству и народной гордости

Карамзин выступает в статье, как продолжатель просветительной и патриотической деятельности Ломоносова и развивает его идеи (о значении исторических памятников в патриотическом воспитании, о развитии науки и просвещения и т. д.).

Н.М. Карамзин пишет: "Человек любит место своего рождения и воспитания. Сия привязанность есть общая для всех людей и народов, есть дело природы и должна быть названа физическою. Родина мила сердцу не местными красотами, не ясным небом, не приятным климатом, а пленительными воспоминаниями, окружающими, так сказать, утро и колыбель человечества. В свете нет ничего милее жизни: она есть первое счастие - а начало всякого благополучия имеет для нашего воображения какую-то особенную прелесть. Так нежные любовники и друзья освещают в памяти первый день любви и дружбы своей. Лапландец, рожденный почти в гробе природы, несмотря на то, любит хладный мрак земли своей. Переселите его в счастливую Италию: он взором и сердцем будет обращаться к северу, подобно магниту; яркое сияние солнца не произведет таких сладких чувств в его душе, как день сумрачный, как свист бури, как падение снега: они напоминают ему отечество! - Самое расположение нерв, образованных в человеке по климату, привязывает нас к родине. Недаром медики советуют иногда больным лечиться воздухом; недаром житель Гельвеции, удаленный от снежных гор своих, сохнет и впадает в меланхолию; а возвращаясь в дикий Унтервальден, в суровый Гларис, оживает. Всякое растение имеет более силы в своем климате: закон природы и для человека не изменяется. - Не говорю, чтобы естественные красоты и выгоды отчизны не имели никакого влияния на общую любовь к ней: некоторые земли, обогащенные природою, могут быть тем милее своим жителям; говорю только, что сии красоты и выгоды не бывают главным основанием физической привязанности людей к отечеству: ибо она не была бы тогда общею..."

Полный текст статьи Н.М. Карамзина "О любви к отечеству и народной гордости"

01.04.2010 в библиотеку сайта "Литература и жизнь" добавлены следующие материалы.

Старец Амвросий Оптинский. Из собрания писем оптинского старца иеросхимонаха Амвросия к мирским особам

Иеросхимонах Амвросий (Гренков) - (до пострижения Александр Михайлович) - иеромонах, старец Козельской Введенской Оптиной пустыни.

Уверение Старца в том, что он не покинет обращающихся к нему

Совет и наставление больному Василию

Письма Старца особе купеческаго звания, 1865-1879

В.В. Розанов. Трудные дни интеллигенции

Василий Васильевич Розанов (1856 - 1919) - русский религиозный философ, литературный критик и публицист, один из самых противоречивых русских философов XX века.

В.В. Розанов пишет: "Старый вопрос об интеллигенции и народе, раньше бывший несколько академичным, последние годы налился соком и кровью. Практической печали не происходило оттого, что интеллигенция наша как бы имеет совсем другую душу, чем какою живет народ, но теперь от этого получаются и практические последствия. Они прежде всего сказываются в том, что интеллигенция, рванувшаяся было так широко, самоуверенно и до известной степени счастливо к «преобразованиям», вдруг завязла в деле, остановилась в полете, как остановились когда-то Колумбовы корабли, попав в часть океана с густыми водорослями. Остановил ее народ; остановила неохота народная, пассивность народная. Это - в массе. Отчаяние остановило и испугало негодование народное, получившее поразительное выражение в памятные красные дни после 17 октября, когда по улицам понесли красные флаги, чуть не официально признанные. События, разыгравшиеся по многим городам, от Томска до Твери и Вологды, пытались объяснить «подсказыванием полиции», но отчего это полиция, которой сто лет никто не слушался и сто лет ее не любила улица, - вдруг в одну неделю стала мила этой улице и она начала повиноваться едва слышному шепоту ее, как грому Юпитера или гласу Господа Бога? Это интеллигентное объяснение, усердно пропагандируемое, было самым печальным самоутешением. Нельзя поверить, чтобы были действительно так глупы люди, повторявшие это, писавшие об этом, кричавшие об этом в гостиных, по клубам, в газетах и всюду. Никогда полиция не может поднять руку народа, - уже потому, что полиция всегда или неприязненна, или индифферентна народу..."

Полный текст статьи В.В. Розанова "Трудные дни интеллигенции"

В.В. Розанов. Вековые причины пьянства

В.В. Розанов пишет: "Слишком оно противно всему здравомысленному, всему здоровому, всему трудящемуся люду. Во главе всего - слишком оно ненавистно, пройдя как бы огнем по телу, русской рабочей женщине, крестьянке, мещанке, жене ремесленника, купца. Все они видят разор денег от проклятого зелья, распад хозяйства, бесприютность и неприбранность детей. Последнее происходит от того, что жена половину своего времени убивает на возню с пьяным мужем, на истории с ним, - и ей невозможно отдать все свои заботы детям, как следовало бы. Каким бичом в семейном быту является пьянство, можно видеть из расспросов в народе о всяком сватающемся к дочери. Первый вопрос: "Не пьет ли?" Повторяю - это первый вопрос: т.е. во всеобщем народном сознании трезвость мужа и будущего отца представляется первым требованием, самой насущной вещью, при отсутствии которой все прочие возможные добродетели идут насмарку: не считается ум, не считается доброта, не считаются христианские чувства и проч. и проч. и проч. "Ничего не надо", - если он пьян; а если он трезв, то, очевидно, все доброе в нем если и не предполагается в осуществлении, то предполагается как возможное к культивированию, росту, возделыванию, воспитанию.

Невозможно, чтобы народ, так горько сознавший несчастие пьянства, так глубоко его оценивший, в конце концов не избавился от него. В победу русского народа над пьянством я верю.

Я не компетентен в изыскании технических средств борьбы с пьянством: всех этих мелких распоряжений власти административной и судебной, предоставлении прав одним, отнятие или ограничение прав у других. Очевидно, с этого именно должно начаться дело. И, например, право крестьянской общины не разрешать у себя винной лавки есть такое элементарное и святое ее право, о каком дик самый спор. Возмутительно, что этого права до сих пор она не имела, и оно, конечно, немедленно должно быть дано селу и деревне, всего лучше - дано прямо декретом Думы, одобренным остальными частями нового законодательного механизма..."

Полный тексь статьи В.В. Розанова "Вековые причины пьянства"

"Жёлтые" новости наших проектов

Апрель 2010 года. Новая Желтая новость: Сенсация! Самый чёрный админ рунета заявил о собо, что он - "Стеснительный админ"! Естественно, с началом апреля появилась не только капель, но и наш дорогой Сентябрьский Лис! Спустя некоторое время Лис всех ошарашил заявлением, что он не только "Самый чёрный админ Рунета" но ещё и "Самый стеснительный админ"! Подробнее читайте здесь!

Наши проекты